Вчера она просила Фанни позвонить. Во-первых, выяснить, будет ли сегодня открыт этот салон, во-вторых, договориться о приеме. Фанни дала имя Тедди Карелла. Неужели Чен забыл, как ее зовут, тоже? Он стоял и смотрел на нее.
— Вы — мисс Карелла? — спросил он.
Она кивнула.
— Мы знакомы с вами? — спросил он, склонив голову набок, изучая ее взглядом.
Она кивнула.
— Чарли Чен, — сказал он и рассмеялся, но туловище его больше не тряслось. Смех выходил из него, как пустой ветер вылетает из хрупкого старого тела. — Все называют меня Чарли Чан, — объяснил он. — В честь знаменитого детектива по имени Чарли Чан.
Но на самом деле я Чен, а не Чан. Вы слыхали про детектива Чарли Чана?
Те же самые слова он говорил много лет назад.
Ей захотелось плакать.
— У знаменитого детектива, — сказал Чен, — были глупые дети. — Он снова рассмеялся. — У меня тоже глупые дети, но я не детектив… — И вдруг он остановился, широко раскрыл глаза и воскликнул: — Жена детектива, вы — жена детектива! Я вам сделал бабочку! Черную бабочку!
Она кивнула, расплываясь в улыбке.
— Вы не можете говорить, так? Вы читаете по губам, так?
Она кивнула.
— Ну вот… Хорошо… Как у вас дела, мадам? Вы по-прежнему такая же хорошенькая, самая красивая женщина из всех, кто приходил в мой салон. И на плече у вас по-прежнему бабочка?
Она кивнула.
— Самая красивая бабочка, какую я сделал в жизни. Симпатичная крохотная бабочка. Помните, я хотел сделать большую? А вы сказали: нет, хочу маленькую. Я сделал крохотную, изящную черную бабочку. То, что надо для женщины. Очень сексуально, когда без тесемок. А муж ваш тоже считает, что это сексуально?
Тедди кивнула. Она стала показывать что-то руками и остановилась. С ней часто так бывало. Тут она указала на карандаш с бумагой на прилавке.
— Хотите поговорить, так? — произнес Чен и, улыбаясь, пододвинул к ней бумагу и карандаш.
Она взяла карандаш и написала:
«Как у вас шли дела все это время, мистер Чен?»
— Ах, знаете, не слишком хорошо, — сказал Чен.
Она смотрела на него вопросительно.
— Старик Чарли Чен подцепил большую «Р», — сказал он.
Она не сразу поняла.
— Рак, — сказал он и тотчас увидел потрясенное выражение у нее на лице. — Нет-нет, мадам, не волнуйтесь, старик Чарли отлично держится. — Он продолжал смотреть на нее. Она постаралась не заплакать. Она оценила достоинство старика: она не станет плакать о нем перед ним. Она раскрыла ладони. Она покачала головой. Она слегка приподняла брови. Она увидела по лицу и глазам Чена, что он понял, как она сочувствует ему.
— Спасибо, мадам, — сказал он и импульсивно взял обе ее руки в свои. Он улыбнулся. — Итак, зачем вы пришли к Чарли Чену? Напишите, что вам угодно, хорошо?
Она взяла карандаш и стала писать.
— А-а, — сказал он. — А-а. Отличная идея. Очень здорово. Хорошо, отлично.
Он следил за движением карандаша.
— Очень хорошо, — сказал он. — Идемте туда. Чарли Чен очень рад, что вы пришли. Сыновья-то мои уже переженились. Старший — врач в Лос-Анджелесе. Главный врач! — сказал он и рассмеялся. — Психиатр! Вы поверите? Мой старший сын! Двое других сыновей… Проходите, мадам… Двое других сыновей…
Из окна, за которым стоял капитан Сэм Гроссман и смотрел вниз на улицу Хай-стрит, было видно почти всю деловую часть города, или даунтаун. Новое здание штаб-квартиры департамента полиции было сделано почти целиком из стекла (так казалось со стороны), и Гроссман иногда думал о том, не следит ли кто за ним снизу, с улицы, когда он выполняет будничную, текущую работу — например, как сейчас, пытается дозвониться в 87-й участок. Кстати, это будничное занятие очень раздражало его. На самом деле Гроссман считал свою работу в лаборатории не будничной, а, наоборот, важной и захватывающей, но в последнем он не признался бы никому, разве что жене. Абонент был по-прежнему занят. Он снова набрал номер. И опять — «занято». Вздохнув, Гроссман положил трубку и взглянул на часы. «Сегодня мне вообще не надо быть здесь, — подумал он. — Сегодня воскресенье».