Вот почему он находился здесь.
Он не сказал Гроссману, почему он здесь, хотя было начал рассказывать… Эта история с треугольником «моряк — жена — бывшая подружка» напомнила ему сцену в спальне, в квартире, где Клинг жил с Огастой, их собственный треугольник, обнаженную Огасту, нелепо прижимающую одеяло к груди, пряча свой стыд и наготу от мужа, ее широко раскрытые зеленые глаза, спутанные волосы, капельки пота на великолепных скулах, ее дрожащие губы. Рука Клинга с пистолетом тоже дрожала. Мужчина, который был рядом с Огастой, — третья сторона треугольника, — был в трусах и тянулся к брюкам, сложенным на стуле. Он был невысокого роста, волосатый, похож на Дженеро, у него были вьющиеся черные волосы, широко раскрытые от ужаса карие глаза, но он не был Дженеро, он был любовником Огасты. Он обернулся от стула со сложенными брюками и только сказал: «Не стреляйте».
И Клинг навел на него пистолет.
«Надо было выстрелить, — подумал теперь Клинг. — Если бы я застрелил его, то сейчас бы жил без стыда. Тогда бы мне не пришлось прерывать свой рассказ про моряка-голландца и его подружку из опасения, что даже такой приличный человек, как Сэм Гроссман, вспомнит и подумает: „Ах, ну, конечно же, Клинг и его жена, которая его обманывала. Конечно же, Клинг ничего не сделал, не пристрелил того, кто…“»
— Эй, привет! — услышал он.
Он шел к лифту, склонив голову, глядя в мраморный пол. Он не узнал ее голоса, он даже не понял вначале, что она обращается к нему. Но он поднял глаза, потому что кто-то преградил ему дорогу. Этим «кем-то» была Эйлин Берк.
На ней был простой коричневый костюм с зеленой блузкой. Зеленой — под цвет ее глаз. Длинные рыжие волосы не закрывали лица; она прямо стояла в туфлях-лодочках на высоком каблуке, которые были слегка темнее костюма. У нее была сумка через плечо, и он увидел в сумке дуло пистолета между скомканных салфеток «Клинекс». Фото, забранное в пластиковую карточку-пропуск, прикрепленную к лацкану костюма, изображало также Эйлин Берк, но помоложе, в рыжих кудряшках. Она улыбалась — на фото и сама лично.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она. — Никто сюда не приходит в воскресенье.
— Мне нужно фото из отдела установления личности, — ответил он. Казалось, она ждала, что он скажет дальше. — Ну, а ты?
— Я здесь работаю. В особой части штабного дивизиона. Прямо на этом этаже. Заходи на чашку кофе. — Ее улыбка стала шире.
— Нет, спасибо, я тороплюсь, — сказал Клинг, хотя вовсе не спешил.
— Ладно. — Эйлин пожала плечами. — На самом деле я рада, что встретила тебя. В любом случае я собиралась позвонить тебе попозже.
— Да? — спросил Клинг.
— Мне кажется, я потеряла сережку. У вас или в прачечной, где я встречалась с Трусоватым. Если в прачечной, то пиши пропало. Если в комнате детективов или в машине, когда ты меня подвозил вчера…
— Да, — сказал Клинг.
— Это была простенькая золотая сережка, как монетка в двадцать пять центов. Обычная такая сережка, с какой можно пойти в прачечную.
— С какого уха? — спросил он.
— С правого, — сказала она. — А какая разница? То есть она была на правом ухе, но серьги можно вешать на любое ухо, так что…
— Да, верно, — сказал Клинг. Он смотрел на ее правое ухо, или на что-то за ухом, или на что-то еще. Он только не смотрел ей в лицо, стараясь не встретиться с ней взглядом. «Что с ним происходит?» — подумала она.
— Ладно, погляди там, хорошо? — сказала она. — Если найдешь, позвони. Я в особой части, ты знаешь, но я не сижу на месте… Просто передай, что звонил. Если найдешь. — Она поколебалась. — Итак, это правая сережка. Если найдешь левую, значит, не моя. — Она улыбнулась. Он не улыбнулся в ответ. — Ладно, увидимся в бильярдной, — сказала она, помахала на прощание рукой, повернулась на каблуках и пошла прочь.