— Водолазка тебя укорачивает.
— Она меня согревает, — ответил Карелла.
— Что лучше: не мерзнуть или быть высоким? — философски спросил Мейер и продолжил печатать.
Он не любил печатать — в принципе. Сегодня сосредоточиться на клавиатуре было особенно трудно. С другого конца комнаты доносились испанские ругательства, которые изрыгала беременная дама, адресуя их всему свету вообще и детективу Коттону Хейзу в частности, оттуда также звучал одобрительный хор утренних пьянчуг. Мейер терпеливо продолжал печатать, а беременная громко вопрошала, какое Кот-тон Хейз «имеет право».
Терпение Мейера было благоприобретенным навыком, и оттачивалось оно годами — до совершенства. На самом деле Мейер вовсе не был терпелив. Это качество он вырабатывал, чтобы выжить. С детства. Отец Мейера был большой шутник. Во время церемонии обрезания отец Мейера сделал объявление. Это объявление относилось к имени ребенка. Ребенка будут звать Мейер Мейер. Старик думал: это ужасно смешно. Но резнику настолько не понравился подобный юмор, что у него даже дрогнула рука. К счастью, все обошлось: он не отрезал лишнего.
Однако быть ортодоксальным евреем в совершенно нееврейском районе — не такое простое испытание, даже если вас и не зовут Мейер Мейер. Ничто не проходит бесследно. Мейер Мейер начал лысеть еще в ранней молодости. Теперь он был совсем лысым дородным человеком с голубыми глазами, чуть выше ростом, чем Карелла, даже когда Карелла не надевал водолазку. Печатая, Мейер Мейер курил сигару и думал о сигарете. Он стал курить сигары в День отца год назад — дочь подарила ему коробку с дорогими сигарами, надеясь, что он бросит курить сигареты. Все равно то и дело он выкуривал одну-другую сигарегу, но решил тем не менее покончить с ними бесповоротно. В такой день, как сегодня, он чувствовал, что терпение его на исходе и решимость отказаться от курения поколеблена.
С другого конца комнаты беременная крикнула на жаргоне путан — смеси английского с испанским:
— Сколько же ты будешь меня здесь мурыжить? В моем положении я не могу осчастливить даже слепого!
Да, положение ее было очевидным. Может быть, поэтому она казалась такой смешной четырем пьянчугам, сидящим в клетке в углу. А может быть, потому, что под черным пальто на ней ничего не было, кроме узкой полоски ткани на бедрах. Пальто не было застегнуто, и круглый живот дамы нависал над персиковыми бикини. А сверху возмущенно раскачивались налитые груди.
— Скажи мне, — обратилась она к Хейзу, ухмыляясь пьяницам в клетке, получая удовольствие от благодарных слушателей и играя на публику, — а ты заплатил бы женщине, похожей на меня? — Тут она сжала свои груди руками, выпячивая соски между указательными и средними пальцами. — Заплатил бы? А?
— Да! — крикнул пьяница из клетки.
— Полицейский, который вас арестовал, говорит, что вы предлагали ему свои услуги, — устало произнес Хейз.
— Где этот полицейский? — спросила женщина.
— Да, где он? — крикнул пьяница из клетки.
— Внизу, — ответил Хейз.
Арестовал ее Дженеро. Дженеро был ослом. Никто в здравом уме не станет арестовывать беременную проститутку. Никто в здравом уме не станет набивать клетку пьяницами в девять утра в субботу. Вечером, когда клетка понадобится, из нее будет разить блевотиной. Вначале Дженеро притащил пьяниц по одному, затем — беременную пугану. Дженеро был единственным участником собственного крестового похода против пьянства и безнравственности.
— Сядь и заткнись, — сказал Хейз проститутке.
— Не слушай его, не садись! — крикнул пьяница из клетки.
— Повернись сюда, дорогая, дай нам еще раз посмотреть на них!
— Хороши, верно? — сказала проститутка, показывая груди пьяницам.
Хейз покачал головой.
Женщина снова подошла к его столу.
— Ну, что скажешь? — спросила она.
— О чем?
— Отпустишь?
— Не могу, — сказал Хейз.
— Сейчас моя духовка полна, — поглаживая круглый живот, сказала женщина. — Я расплачусь с тобой позже, когда с этим будет покончено. Договорились? — Она подмигнула. — Ладно, отпусти, — сказала она. — Ты красавчик. Мы еще повеселимся, договорились?
— Красавчик? — возмущенно крикнул один из пьяниц в клетке. — Помилуйте, леди!
— Он очень красив, этот мужичок — маленький мучачо, — сказала женщина и прикоснулась к подбородку Хейза, словно он был мальчиком десяти лет. На самом деле его рост был шесть футов два дюйма, а вес — двести фунтов (сейчас он не очень следил за диетой), у него были вызывающе ясные голубые глаза и ярко-рыжие волосы с сединой на левом виске. Эта седина — следствие несчастного случая, который произошел с ним, когда он работал третьим детективом в тридцатом участке. Поступил вызов — взлом квартиры с ограблением. Жертвой была истеричка: она выбежала с криком ему навстречу. В ту же минуту появился смотритель дома с ножом — он принял Хейза за грабителя, который был уже далеко, бросился на него и полоснул по голове. Врачи сбрили волосы и зашили рану. Когда на зажившем месте снова отросли волосы, они оказались седыми.