Им не удалось выяснить это к вечеру в воскресенье.
Консьерж в доме, где проживал Картер (Гровер-Вест), сказал детективам, что они с миссис Картер уехали около четырех вечера. Он не знал, куда и когда они вернутся. Он высказал предположение, что мистер Картер уехал опять в Филадельфию, но это не увязывалось с тем фактом, что супруги уехали в лимузине с шофером. Мистер Картер обыкновенно ездил в Филадельфию поездом и, кроме того, всегда отправлялся один. Едва ли он поехал в Филадельфию, размышлял Карелла. Вчера по телефону Картер сказал, что не поедет в Филадельфию до вечера в среду.
Детективы отправились через город туда, где Мигель Ролдан жил с Тони Асенсио, другим танцором-латиноамериканцем из шоу. Дома никого не было, не было также и консьержа, который мог бы сказать что-либо по поводу их отсутствия.
Карелла пожелал спокойной ночи Мейеру в десять минут седьмого и только тогда вспомнил, что еще не купил подарок для Тедди. Он шагал по улице Стем, пока не нашел открытого магазина белья. Там были трусики с «особенным» вырезом и еще несколько видов таких, которые можно поедать, как конфеты. Он решил, что это не совсем то, и потом еще провел в поисках подарка целый час, пока не остановил свой выбор на коробке шоколадных конфет в форме сердца. У него было чувство, что он обижает Тедди.
В ее глазах и на лице не было разочарования, когда он вручил подарок. Он объяснил, что это только предварительный подарок и что он купит ей настоящий подарок, когда ему станет немного полегче расследовать последнее дело. Он не знал, когда это произойдет, но дал себе обещание, что непременно купит ей завтра что-нибудь фантастическое. Он еще не знал, что дело принимало своеобразный оборот и что он узнает об этом на другой день, в результате чего ему снова придется отложить свои грандиозные планы.
За обедом десятилетняя Эйприл жаловалась, что получила только одну открытку на Валентинов день, да и та — от олуха. Она произнесла это слово, скривив лицо в точности, как Тедди: темные глаза и темные волосы, красивый рот, выражающий полное презрение. Ее десятилетний брат Марк, который на Кареллу был похож больше, чем на мать или на сестру-близняшку, высказал предположение, что пославший открытку Эйприл должен быть олухом. Тогда Эйприл схватила недоеденную свиную отбивную за косточку и воинственно подняла ее над головой, как топорик. Карелла утихомирил их. Фанни пришла с кухни и невзначай заметила, что это те самые отбивные, которые она вынула из морозилки вчера, и она надеялась, что на вкус они хорошие и что никто в семье не заработает трихиноз. Марк пожелал узнать, что такое трихиноз. Фанни сказала, что это связано с «касуле», и подмигнула Карелле.
Дети легли спать в девять.
Некоторое время Стив и Тедди смотрели телевизор, а потом пошли в спальню. Тедди находилась в ванной комнате, казалось, необыкновенно долго. Карелла решил, что она злится. Когда она вернулась из ванной, на ней был халат поверх ночной рубашки. Обыкновенно она не бывала такой скромной в их собственной спальне. Он все больше и больше стал думать, что коробка конфет, в которой на обратной стороне крышки даже не был изображен ассортимент, не понравилась ей. Таким глубоким было его собственное чувство вины («Итальянцы и евреи, — бывало, говорил Мейер, — самые виноватые люди на земле»), что он не вспомнил, пока она не откинула в темноте одеяло и не забралась в постель рядом, что она не преподнесла ему ничего вообще.
Он включил ночник.
— Милая, — сказал он, — прости. Я знаю, я должен был сделать это раньше. Глупо, что я отложил это на последнюю минуту. Обещаю тебе, что завтра…
Она приложила пальцы к его губам, чтобы он замолчал.
Она села.
Она спустила тесемку ночной рубашки.
При свете ночника он увидел ее плечо. Там, где прежде была татуировка — единственная черная бабочка, которая появилась так давно, что теперь даже трудно вспомнить, когда, — теперь он увидел две бабочки. Новая — чуть больше первой, ее крылья — ярко-желтые с черными краями. Новая бабочка порхала над первой, словно целуя ее крылышками.