Про красоту и вовсе лучше не вспоминать, уж как этот конюх залётный пожирал глазами прелести Офелии.
Будь она постарше, хоть бы годков на пяток, не задумываясь сам приударил бы за ней. Но она почти ребёнок.
Вчерашние леденцы — окончательно выбили почву из-под крепких ног Даниила Петровича. Не такого уж большого любителя сладостей, но как она умудрилась за день из мусора, из конского корма создать нечто такое, от чего на душе соловьи поют.
Неразрешимая дилемма заставляет сердце конфликтовать с разумом. Никогда бы не подумал, что мелкая пигалица, сможет вот так захватить его воображение полностью.
Ночь проворочался, а под утро крепко уснул и проспал неприлично долго, как уже рассвело и внизу Маруся уронила ведро, устроив резкую побудку управляющему и коту.
Пришлось вставать. И первая мысль: «Надо бы как-то ласковее и подход найти, да слова правильные».
Преисполненный решимости найти подход к Лии, Даниил спустился с полотенцем на плече, на улице у ручья, громко фыркая, умылся, обтёрся. И заметил, что дальняя коновязь, к какой вечером была привязана Фрейя — пустая.
Нехорошее предчувствие впилось, а потом проползло под кожу и неприятным покалыванием заставило тело почувствовать давно забытое напряжение, словно перед боем.
Почти бегом вернулся в дом, пытаясь сохранить приличие, да куда там:
— Лия! Офелия! — крикнул в темноту сначала первого этажа, потом второго.
— Да они с Мишкой уехали. Вы ж сами их выгоняли. Ну вот, утречком до рассвета и сбежали, — из кухни вышла заспанная Маруся и зевнув, подтвердила худшие опасения.
— То есть как сбежали? — язык, словно отстающий, только-только догнал и переспросил то, что разум уже и так понял.
— Да молча, Миша шепнул Федоту вчера, что коней заберут, и попрощался. Мальчонка и документы свои собрал. На работу, видать, наниматься. Она кухарка-то знатная оказалась. Кто бы мог подумать, что у нашей босоножки такие руки золоты, приспичило, и смогла.
Задумчиво проговорила и вернулась на кухню греть завтрак.
Постояв в дверном проёме, слегка остыв от потрясения, кулаком несколько раз стукнув в ладонь, решился.
Княгиня Дюжева клялась, что у неё есть точные сведения, со дня на день нотариус вскроет завещание, и имение будет её, а безродную девочку выселят или пристроят.
Но в словах новой хозяйки показалось слишком много сослагательных наклонений, и чтобы самому удостоверится в законности действий княгини, решил обыскать дом, сразу, как приехал, и пока Офелия лежала в беспамятстве. Никаких бумаг не нашлось, даже намёка на документы.
— Что-то в этом деле есть эдакое. Кабинет и спальня графа пустые, как сусеки бедняков. В библиотеке кроме книг тоже документов нет. Даже имени нотариуса нигде не указано. Что-то тут нечисто.
Поднялся в ту единственную комнату, какую ещё не обыскал. Спальню самой Офелии.
В комнате Лии довольно чисто. Видно, что она собиралась наспех и ничего не взяла. Да тут и брать нечего. Платья все старые. В таких и по дому-то ходить стыдно.
Кстати, о платье. Одно из них лежит на заправленной постели, то самое, в каком она вчера старательно варила приворотные леденцы и также старательно изводила его своими колкими фразами.
Не устоял, взял в руку платьице и поднёс к лицу. Едва заметный запах женского тела, мыла, жасмина и дыма. Возбуждение жаром пробежало по телу.
Вздрогнул и стряхнул с себя наваждение.
Ух, проняло!
Осмотрелся, в шкафу ничего нет. Ещё раз перепроверил полки комода, пусто. Никаких отеческих писем и наставлений, какие обычно пишут отцы детям, предчувствуя скорый уход в мир иной.
Собрался было выйти, но заметил небольшой портрет на маленьком столике в углу. Фотографический портрет графа Цветкова.
«Любимой дочери»
Перевернул — и вот оно…
Под картонку засунута записка, судя по затёртости, много раз прочитанная. Переступил через порядочность, развернул, прочитал один раз. Потом второй и охнул.
— Матерь Божья. Её выдают замуж? Вот оно условие наследства…
Сорвался с места как гончий пёс, пробежал в свою спальню, кое-как натянул на себя мятую, но чистую рубаху, камзол, документы и личные вещи. Есть вероятность, что ему тоже не светит возвращение в это поместье. Кажется, сейчас вообще все планы рухнут.
— Фе-до-о-о-от! Эй! Я в город, догонять Офелию Андреевну. Ты за старшего. Если полиция приедет из-за поджога, сам всё расскажешь, как оно дело было.
— Так, а завтрак-то! Кашу? — крикнула вслед Маруся.
Но Петрович уже умчался на улицу, седлать своего коня. Только пока не осознавая одного очень важного момента: «Зачем?».