— Сегодня я получил сообщение от Грига, — рассказывал Филипп, когда они шли по лесу, а закатное солнце играло с цветом и тенью, раскрашивая всё вокруг розоватой дымкой и пуская по небу багровые полосы. — Он сказал, что Вайверну понравился какой-то молодой дракон, которого только начали тренировать, и теперь он пытается его учить. Вместо наездника. Там жаркие бои за внимание! И этот наездник, Керн, вчера ругался с Вайверном, потому что Григ заявил, что за него не отвечает, а если Керн хочет поругаться с хозяином, то может обращаться ко мне. Или к Вайверну. Он выбрал меньшее из зол.
Анна рассмеялась.
— У него всё ещё есть голова?
— Вайверн не кусается! — воскликнул Филипп.
— О да, — Анна закатила глаза. — И руку он мне хотел поцеловать, а не откусить.
— Больше он не кусается, — настойчиво повторил Филипп и едва уклонился от полетевшей в него сферы.
Но не успел он выпрямиться, как полетел лицом в траву.
— Это нечестно! — выдохнул он, переворачиваясь. А Анна села ему на живот и смахнула с его лица прилипшие травинки.
— Я ведьма. Я не должна вести себя честно.
И, наклоняясь к его губам, она неожиданно поняла, что должна держаться за такие моменты. Потому что время ускользало сквозь пальцы, как прах рассыпающихся угрожающих открыток.
— Фил, — Анна смотрела ему в глаза, говорила тихо и сжимала его плечи, — давай убежим.
— Что? — Он приподнялся на локтях. — О чём ты?
— Ты понимаешь. — Она облизала губы. — Тебе ведь тоже хочется! Ты постоянно где-то пропадаешь, постоянно злишься и нервничаешь. Это не нормально. За что ты держишься здесь? В мире есть столько мест, где не нужно притворяться! Где тебя не пытаются строить по чьему-то чужому плану. Фил…
Анна коснулась пальцами его щеки. Он опустил глаза, сжал её ладонь своею, а потом поднял взгляд, полный тоски и сожаления.
— Я не могу, — прошептал Филипп. — Мы говорили об этом. У меня есть обязанности, и… Почему ты опять поднимаешь этот вопрос?
Пальцы Анны выскользнули из его ладони. Она слезла с него и поднялась на ноги.
— Люди меняются, Филипп. Мнение может измениться.
И она отвернулась и побрела обратно к замку, пиная шишки на дорожке.
Филипп вскочил с травы.
— Анна, постой! — Она обернулась к нему, скрещивая руки на груди, и, когда он потянулся, отступила назад. Филипп вздохнул, будто смиряясь, и заговорил, стараясь заглянуть ей в лицо: — Это продлится ещё какое-то время, а потом мы снова сможем куда-то уехать. Можно будет взять девочек с нами.
Анна раздражённо запрокинула голову.
— Хватит, Фил! Я устала от твоих обещаний. Это никогда не длится долго. Ты всегда возвращаешься к тому, что не любишь.
— Но я л…
— Нет, — отрезала она. — Это ты не любишь. Не все эти дурацкие бумажки, таблички… Тьфу! Ты любишь опасность, ты любишь риск, любишь быть лучшим во всём, что делаешь. Любишь рассказывать о своём драконе. А я даже не знаю, любишь ли ты меня…
— Что?
Филипп растерянно посмотрел на неё. Анна горько усмехнулась. А у него будто исчезли все слова и мысли.
— Ничего, Фил. Просто дай мне побыть одной сейчас.
— Анна, я лю… — Он не успел договорить: она исчезла раньше. — Люблю тебя.
И слова ушли в пустоту.
Филипп всплеснул руками, оглядываясь, надеясь, что она всё же где-то рядом. Но с ним осталось лишь чувство, которое жгло и предупреждало о чём-то. А он не мог понять о чём…
Анна сидела на крыше башни, обхватив колени и уткнувшись в них подбородком. Лес с такой высоты почти не закрывал вид на реку и на разбившееся на противоположном берегу поселение. Оно тянулось к горизонту, а там снова попадало в объятия лесов, что чёрной полосой отделяли закатно-розовое небо от черепично-рыжих крыш и золотых полей, на которые уже ложилась отдыхать ночная тень.
Анна старалась не думать. Рядом с ней на крышу сел голубь. Посмотрел вопросительно. Курлыкнул. Анна закатила глаза и шикнула на него. Обиженный голубь снова курлыкнул — наверно, ругался на голубином — и гордо улетел. Она усмехнулась, качая головой. Она не пугала голубей с детства. Всегда находились дела важнее. А сейчас делать было нечего. Только сидеть и понимать, что что-то рушится. И, возможно, это «что-то» было всем.
Вздохнув, Анна достала из кармана синернист и посмотрела на его золотой ободок. В последние дни — с момента, как Орел неожиданно позвонил — она носила его с собой. На всякий случай. Раз в день на него приходили сообщения: Орел в них ругался без остановки, находя новые открытки, которые «вежливо напоминали». «С его стороны ваще не вежливо заваливать наш дом саморазрушающейся макулатурой! Харон задолбался подметать ошмётки!»