— Пика не будет, пока ты не вернёшься. Пока нет вас обоих, они могут ничего не понять или решить, что это план.
Филипп нахмурился.
— Это можно было бы выдать за план… — Он потёр подбородок. — Мы будем делать заявление?
— Разумеется.
— И что мы скажем?
— Подумаем позже. А сейчас, — Элиад поднялся, — я не собираюсь ждать, пока ты перестанешь размазывать сопли, как десятилетка. У нас есть проблемы серьёзнее, чем сбежавшая девчонка. И мне нужна та часть работы, за которую ответственен ты.
— Меня всегда восхищала твоя способность поддержать, отец! — ядовито заметил Филипп, поднимая голову.
— Я не сказал тебе возвращаться. Ты можешь остаться здесь и заниматься делами, даже прямо в седле — мне важен результат.
— Отлично.
Филипп встал, глядя на отца исподлобья. Он знал, с самого начала знал, что стоит им встретиться, как они снова не найдут общий язык. Так случалось всегда, если они не обсуждали формальности.
Элиад не отреагировал ни на взгляд сына, ни на его тон, развернулся и направился к дракону. Тот, в отличие от Вайверна, спокойно лежал у куста и ждал, а заметив наездника, слегка изменил позу: привстал, прижимая лапы к груди, чтобы было удобнее забраться в седло. Вайверн так пресмыкаться не любил, а потому осуждающе фыркнул.
Вдруг раздался пиликающий звук. Элиад остановился и достал из внутреннего нагрудного кармана синернист. Новое сообщение выплыло из камня и приглушённо заблестело. Элиад пробежал по тексту взглядом, фыркнул и передал синернист Филиппу.
— Не знаешь, о ком это?
Ничего не понимающий Филипп взглянул на сообщение и, только начав читать, зажмурился. Сообщение гласило, что рано утром кто-то в портовом городе Санаркса обменял украшения, значащиеся как собственность королевской семьи Пироса. Слишком честный работник обменника, конечно, хотел вызвать жандармов сразу же, но ему не дали, угрожая ножом и не только. Правда, он всё проверил и уверял, что не стал бы ничего менять, если бы не было весомых доказательств собственничества. И, разумеется, доказательством был не нож.
Несмотря на все свои внутренние желания, мужчина вызывать охрану не стал и когда гости обменника удалились. Наверно, заработался. Но стражи узнали и сразу же прибыли на место. Все украшения описали и забрали в участок. Было принято решение в срочном порядке доложить международным послам, чтобы те донесли сообщение до властей Пироса. И сообщение донесли. Даже с картинками: к нему прилагались изображения всех изъятых украшений.
Филипп смотрел на них, чувствуя громадную пропасть внутри. Он помнил, как нашёл пустую шкатулку у разбитого трюмо. Рядом лежал гарнитур из розового камня. Его подарок. Цвет, который так шёл и к её татуировке, и к цветным прядям, которые Анна начала прятать после возвращения из путешествий.
И теперь все те многочисленные украшения, которые она едва ли хоть раз надевала, блестели с картинок в сообщении. Вот зачем они были нужны. Это всё деньги.
— Порт, значит… — выдохнул наконец Филипп едва слышно и… улыбнулся. — Она всегда это хотела.
Элиад с сомнением поджал губы, но от комментариев воздержался.
А Филипп вдруг вскинул голову.
— Обещай, что мы не будем её преследовать! — выпалил он, не сводя взгляд с отца.
— Форкселли не в нашей власти. При всём желании там бы мы её преследовать не смогли. А если она однажды вернётся, думаю, это будет уже твоим решением: преследовать или нет.
Филипп пнул траву. В глубине души он хотел, чтобы она вернулась. Когда угодно. Зачем угодно. Но вряд ли это было возможно вообще…
— Ты злишься на неё?
Филипп вздрогнул — таким неожиданным оказался вопрос.
— Я не знаю, — признался он. — Я ничего не чувствую сейчас. Я просто не понимаю…
— Не злись на неё. Это того не стоит.
Филипп фыркнул.
— Это попытка её защитить или сказать, что ты был прав?
— Я всего лишь хочу сказать, что она сделала несколько вещей, которые намного важнее для Пироса, чем может показаться. Особенно сейчас, когда, вероятно, приближается новая война, которую пока можно остановить. И это то, на чём тебе нужно сосредоточиться, а не на личных обидах.
Филипп кивнул. С этим он не мог не согласиться. Теперь они знали, кто угроза. И даже если у других оставались сомнения, то ни у него, ни у его отца — нет.
— Мы друг друга поняли, Филипп? — спросил Элиад.