— Пока что, — заметил Джонатан и тоже встал.
Эдвард горячо закивал.
— О да, я надеюсь, что он станет немного длиннее. Кстати! Если всё получится, может, мы встретимся на одном приёме на Пиросе через пару дней? Я приглашаю.
— Джон! — восторженно воскликнула Эмили, подпрыгнув на месте и захлопав в ладоши.
— Эд… — Джонатан взмолился и едва заметно покачал головой, поворачиваясь так, чтобы Эмили не видела отчаяния на его лице. — Может, позже?
— Нет! Я хочу видеть вас! — заявил Эдвард. — Вы мои друзья.
Джонатан сглотнул, глядя в пол. За его спиной Эми сияла улыбкой и, прикусив губу, уже о чём-то размышляла с лукавством во взгляде, перебирая пальцами.
— Давай я тебя провожу, — сказал Джон, встряхиваясь, и они пошли к двери, ничего не говоря, пока не оказались в коридоре. Только там, оглянувшись на светлую гостиную и оставшуюся там жену, Джонатан поднял на Эдварда осуждающий взгляд.
— Зачем ты…
— Вам это нужно! Когда вы в последний раз куда-то выезжали? Только честно! — Джон молчал. Сочувственно улыбнувшись, Эдвард прошептал: — Ты посмотри, Эми ведь этого хочет.
— Я знаю, Эд. В этом и проблема. Я знаю, что она этого хочет, я и сам хочу. И ещё больше я хочу, чтобы она была счастлива со мной, но твои балы… Я не могу их сейчас ей дать; это ведь и платья, и украшения, и кареты для прибытия — мы не можем этого себе позволить.
— Да ладно тебе. — Джон хотел сказать что-то ещё, но Эдвард поднял руку, останавливая его, и стал рыться в карманах. Джон непонимающе следил за ним, пока Эдвард не выудил несколько рубинов размером с мизинец и, покрутив их в пальцах, сказал с напускной небрежностью: — Я тут про наш спор вспомнил. Ты говорил, что я не выдержу на полигоне, и… — Он закатил глаза. — Ты был прав. Ты выиграл.
И перекинул камни Джону. Тот посмотрел на их во все глаза, держа в руках, будто бомбы.
— Но ведь мы спорили, что… — начал было он, но запнулся и, чуть ли не задыхаясь, сунул рубины в карман, опуская голову и едва заметно краснея. — Спасибо. Нужно почаще с тобой спорить.
Эдвард рассмеялся, ударяя друга по плечу. Джонатан засмеялся тоже, но внутри у него скребли кошки, и чувство было донельзя жалкое. Он не нуждался в подачках Эдварда. Но если он в них и не нуждался, то для его семьи они были спасением. Он не мог позволить себе такую роскошь, как отказ.
— Ты слишком хорошо всё вывернул, Керрелл, — буркнул Джон, скрещивая руки на груди.
— Это всего лишь твой честный выигрыш, забудь об этом, — пожал плечами Эдвард. — Ну так что, я жду вас послезавтра?
— Да, — коротко отозвался Джонатан.
Он закрыл дверь за Эдвардом и уткнулся лбом в холодное дерево. Хотелось удариться о неё сильнее, разбить лоб в кровь, но вместо этого он вытащил из кармана один рубин, потёр в ладони, пробуя на ощупь все его грани и даже крошечные, едва заметные сколы, и тихонько рассмеялся. Честный выигрыш! Они спорили, что Эдвард сбежит через недели. И тот едва ли забыл или спутал, он хотел как лучше…
Джон со вздохом развернулся, чтобы увидеть с печальной нежностью смотрящие на него зеленые глаза. Эми ничего ему не скажет, но он и так знал, что она опять всё слышала, и ему оставалось только обнять её и верить, что она его не осуждает, не жалеет и что любит несмотря ни на что.
Если первые несколько дней Хелена была спокойна и в ней теплилась надежда на успех, то, чем сильнее отдалялась дата отправки письма в Совет Магии, тем больше накатывала нервозность. Она твердила себе, что у Совета много дел и обязанностей, что она и её проблемы — не единственные и, возможно, не самые важные, но подсознание начинало играть: во снах появлялись сверкающие руины ледяных замков, разбитые припорошённые мелкими резными снежинками куклы, в которых сложно было не узнать себя; видения — до ужаса реалистичные — рисовали глубокие трещины на стенах и потолках, разрывали обои, разрезали стёкла; пыль и паутина мерещились там, где их быть не могло, а исполинский чёрный зверь сверкал глазами и скалил зубы уже не только из углов спальни. Хелене казалось, что она сходит с ума.
И ведь нельзя было даже выехать на бал или приём — приличия не позволяли. Но приглашения приходили, летели к ней несмело, без надежды, ведь и они были частью приличий, эдакими знаками вежливости, которые отправляли, даже зная, что адресат откажет. Вот и Хелена с сожалением отказывала. Так мимо прошли и раут Мариуса для друзей, и приём на Пиросе, и ещё несколько, куда хотелось выехать, но было нельзя.
Вселенское терпение понадобилось раньше, и Хелена день ото дня повторяла себе, что совсем скоро она сможет намного больше, чем просто веселиться на балах. Нужно лишь дождаться.