— Я б тоже на тебе не женился. Не то чтобы я когда-то собирался, но думаю, после у меня было бы мно-ого проблем и никакой власти.
— Не верю, что Розали менее проблематична. Она из тех, что слабо различает оборону и нападение.
— Твоя правда. Зато она горячая южная женщина! И очень прямолинейна. Вам, ваше высочество, недостаёт и того, и другого.
— Если я скажу, что мне плевать на твоё мнение, это будет достаточно прямолинейно, Мариус?
Тот широко улыбнулся и изобразил витиеватый поклон с прокручиванием ладоней. Хелена фыркнула и, задрав нос, отвернулась.
— Слушай-ка, — начал Мариус, и звучал он подозрительно. — Насколько скоро, по-твоему, кто-нибудь попробует предложить тебе и руку, и сердце, да ещё лжи с три короба?
Хелена непонимающе моргнула, и Мариус глазам указал в сторону: к ним уверенным шагом приближался Роджер Кейз — последний, от кого Хелена ожидала каких-то действий. Не только потому, что они в принципе не разговаривали уже три года, но и оттого, что на тех редких приёмах, где он появлялся, Роджер частенько вился рядом с принцессой Вейера Рене и очевидно метил в женихи ей. Впрочем, Хелена бы удивилась больше, если бы у него с Рене что-то получилось.
— Я надеюсь, он не серьёзно.
— Нет, я, конечно, ожидал чего-то невероятного, но не настолько же! — подивился Мариус — и ретировался до того, как Хелена успела спросить, что же ожидал он.
А Роджер ждать себя не заставил.
— Ваше высочество! — поздоровался он, и его большие губы расплылись в улыбке. — Как вы?
Он поклонился, пытался поцеловать Хелене руку, но ладонь ловко выскользнула, избегая поцелуя.
— Что-то не так? — Роджер слегка смутился.
— Всё прекрасно, Роджер, — Хелена очаровательно улыбнулась, не спуская с него колючего взгляда.
Возраст Роджеру не шёл. Ему должно было быть около двадцати двух или трёх, но выглядел он старше. Роджер пытался строить военную карьеру и с подачки отца-генерала разъезжал по военным училищам, проходя практику и учения, и тренировки оставляли на теле и на лице отвратительные следы: он надулся мышцами, лицо его стало шире, напоминая неправильный, сточенный куб с большими губами, и куб этот плохо сидел на слишком широких плечах.
Хелена попыталась выудить из памяти его старый образ, который лет в четырнадцать казался ей привлекательным. Но поиски успехом не увенчались, приводя к застывшему в памяти смеху и к болезненным, тёмным, давно загнанным на задворки памяти ощущениям. Ещё пару лет назад они бы парализовали бесконтрольным ужасом, но с того момента утекло достаточно воды, чтобы сейчас Хелена могла спокойно улыбаться, смотреть на Роджера и не думать о том, как ему пойдут — уж точно не испортят! — следы её ногтей на лице.
А Роджер принял её улыбку на свой счёт.
— Давай прогуляемся в сад? — предложил он. — Там ещё не холодно, зато вот-вот стемнеет, и фонари…
— Нет, Роджер.
— О, я понимаю, — не растерялся он. — Совсем скоро танцы. Ты, видно, не хочешь их пропустить? Я помню, что ты прекрасно танцуешь. Может, подаришь мне один танец?
Хелена улыбнулась шире от такой наглости. Память услужливо подбросила ей последний вечер с Роджером, их танец, который был ни чем иным как жестом в отместку другому человеку за отказ. Тогда любое прикосновение обжигало, совсем как коньяк обжигал горло. Сколько фатальных ошибок она совершила в тот вечер!
А потом вспыхнуло пламенем другое воспоминание, Хелена обвела взглядом зал, едва понимая, что или кого в нём ищет.
— Нет, — бездумно сказала она, будто отговаривала саму себя от поиска того неясного, тряхнула головой, прогоняя наваждение, и, уже глядя на Роджера, повторила: — Нет. С чего вдруг? Почему ты вообще меня спрашиваешь? Что тебе нужно? Мне кажется, всё было предельно ясно.
Роджер расстроенно вздохнул.
— Да, я знаю, что мы расстались некрасиво. — Роджер смотрел на неё глазами чистыми, расстроенными — и лишённым какого-либо понимания. — Это разбило мне сердце. Но в последние дни я много думал о нас, вспоминал… И вспомнил, что люди говорили, что мы могли бы пожениться, что ты выйдешь за меня, и…
Хелена не смогла сдержать смех.
— Среди людей много льстецов и глупцов! Не стоит принимать их слова так близко.
— Я знаю! Но…
— Мой отец велел мне никогда не выходить за военных, Роджер.
— Но ведь его больше нет, ты можешь сама решать… — он осёкся: слишком резко её взгляд сменился с иронично-весёлого на холодный, злой и предостерегающий.
— А ты такой смелый, Роджер, — ослепительная улыбка искривилась в жестокую усмешку. — Сколько же наглости и глупости нужно иметь, чтобы прийти ко мне и говорить такое!