Хелена вернулась в замок. Она обсудила с сэром Рейверном визит Керреллов, итоги смотра, они обговорили планы на неделю, организацию движения в столице и открытие телепортационного барьера для гостей, а потом Хелену ждал долгий одинокий вечер. Такими должны были стать все грядущие дни…
Хелена могла бы собрать девушек — закадычных подруг, придворных барышень, — они бы посидели вместе, пообсуждали бы и приличное, и не очень, посмеялись бы над мальчишками и над своими девичьими представлениями и мечтами. Обычная традиция, все так делали. Особенно те, кто хотел сделать всё правильно, в соответствии с традициями. И Хелена хотела бы, только «правильно» совсем не приносило ей удовольствия.
Она осталась одна, поздно вечером, у незашторенного окна с видом на город, в уютной тишине гостиной, где в треске камина воскресали долгие ночные разговоры с Эдвардом, то, как всё становилось чуточку проще и спокойнее. Хелена смотрела на огонь и думала, что у него, должно быть, самая тёплая магия из всех Керреллов, и эта магия согревала её последние полтора месяца. Наверно, он перестарался…
Ощущать его отсутствие так остро было неправильно, до смешного больно и обидно, будто ей показали, как должно быть, дали попробовать — и отобрали. Хелена злилась на него за смазанное прощание, была уверена, что он хотел поцеловать её иначе, но не решился перед родителями. Злилась, что скучает по его историям, по тому, как он дурачился, и винила Эдварда в том, что не остался.
Но упиваться одиночеством и пустыми обвинениями всю ночь не удалось: воздух разрезал поток древней магии, сметая меланхоличное спокойствие, подобно урагану.
Хелена закатила глаза и недовольно поджала губы.
— Я вас не звала.
Она стояла у окна, обнимала себя и не собралась оборачиваться. Было достаточно размытого почти бесцветного отражения на стекле.
— Я знаю, — спокойно отозвался Один. — Но я увидел, что ты одна, тебе скучно.
— Мне не скучно. — Хелена нахмурилась. — Вы следите за мной?
— Это всё ещё моя обязанность, Хели. У нас уговор.
— Давайте мы его разорвём и вы уйдёте.
Хелена скрестила руки на груди и наконец обернулась. Один стоял около камина, и прежде спокойное пламя рядом с ним сходило с ума. Хелена смотрела на огонь и думала, случалось ли такое раньше? Она не замечала или в нём что-то изменилось?
— Мы его не разорвём, пока миру угрожает Ариес Роуэл, — сказал Один, серьёзный и непреклонный.
— Тогда просто уйдите и оставьте меня в покое.
— Ну зачем ты так, Хели. — Он шагнул вперёд, и Хелена напряглась сильнее. — Я пришёл с миром. Потому что тебе сейчас нужен человек рядом. — Она опустила глаза, хотела сказать, что он не человек, но промолчала. — Давай посидим, выпьем, забудем обо всём.
В руках Одина появилась бутылка, надписи на этикете было не прочитать: язык Хелена не то что не знала — не видела таких букв ни разу. Они больше походили на засечки и палочки.
— По-твоему, выпивка что-то исправит? — фыркнула она.
— Выпивка! Где твои манеры, принцесса! Это лучшее вино из моего прежнего мира, Хели. Несколько веков выдержки.
Один щёлкнул пальцами, и в воздухе зависло два бокала. Бутылка вырвалась из его рук, из неё выпрыгнула с громким хлопком пробка, и насыщенно-золотая жидкость завораживающе заискрилась в тёплом свете камина.
— Несколько веков? Такое можно пить? — Хелена с подозрением глянула на навязчиво покачивающийся у плеча бокал.
— Нужно. Магия сохраняет лучшие свойства.
— Я тебе не верю, Один. — Она взяла бокал и повертела в руках.
— Это вкусно.
Он ухмыльнулся и шумно отхлебнул.
Хелена вздохнула. Вино пахло сильно и ярко, чем-то приторно сладким, но пузырьки, взлетая и лопаясь, обдавали свежестью. Хелена неуверенно поднесла бокал ближе, посмотрела сквозь него на камин, и языки пламени размывались, размазывались и уже не играли — перекатывались, как волны живой лавы. А потом краем глаза Хелена заметила Одина. Он сел, откинулся на спинку кресла, смотрел в лицо, улыбался, как демон, уголками глаза и губ, и взгляд его пронизывал, по спине бежали мурашки, и Один заметил это.
— Ты боишься, Хели? Это всего лишь вино.
Он пил демонстративно, не сводя с неё взгляд.
Хелена цыкнула, ещё раз взглянула на бокал и вернулась в своё кресло.
— Я ничего не боюсь.
И она сделала глоток. Было приторно, сухо, на вкус как перезревшая маракуя и слишком сладкий манго; язык связало, и горло обожгло, по телу прокатилось тепло, неправильное, настораживающее, как при лихорадке.
— Что произошло за последний месяц? — будничным тоном спросил Один. — Кажется, мы не виделись с разговора в оранжерее.