Только тогда Джон наконец выдохнул.
— Ты не поверишь… — прошептал он, глядя в потолок и мотая головой. Его глаза светились от переполнявших эмоций и, кажется, даже слёз.
— Ты явно пришёл не за рубином, — заметил Эдвард, не отрывая от друга взгляда.
— Да пошёл ты со своим рубином! Мне казалось, что я умру от остановки сердца, когда услышал…
— Ты жив, ты можешь рассказать, что не так? — Эдвард заёрзал на месте, сгорая от нетерпения. — Что ты услышал?
— Я… — Джонатан нервно засмеялся. — Я впервые облажался так сильно, что от этого хорошо. Словно всё на свои места становится само… Не знаю только, как сказать отцу…
— Да что произошло?! — Эдвард ударил себя по коленям.
Джон посмотрел на него, и взгляд его наконец стал осмысленным, а голос — ровным.
— Помнишь, я прождал Эмили на одном из раутов?
Эдвард кивнул.
— После него ты валялся с воспалением лёгких.
— Это не важно. Просто… Она мне наконец позвонила. Была бледная, что я испугался не на шутку, и… Небо! — Джонатан подорвался и начал мерить шагами комнату. Эдвард обречённо вздохнул и закинул ногу на ногу. Услышать что-то вразумительное от Джона, ему, видимо, было не суждено.
Джонатан то и дело открывал рот, что-то мычал, безуспешно пытаясь начать, а потом снова сел, прикусив губу.
— В общем, она мне позвонила, — повторил он, глядя в ковёр. — И сказала, что в тот день ей стало плохо. До головокружений и слабости. Вызвали врача, и он сказал…
— Да что он сказал, дракон тебя дери?! — выкрикнул Эдвард.
— Что она беременна.
Эдвард раскрыл рот. У него словно выбили из лёгких весь воздух.
— И поэтому ей не давали мне звонить раньше. Потому что зачем сообщать отцу? — Джонатан фыркнул. — Кажется, она это сделала украдкой. Там, наверно, был грандиозный скандал. Я слышал, что мистер Голдштейн — человек старой закалки, к тому же очень строгий. Но я должен буду поговорить и с ним тоже.
— То есть ты уверен, что… — выговорить дальше Эдварду не удалось. Слова казались ужасными и странными. Это, должно быть, ошибка… Какие дети? Даже у Филиппа их ещё не было!
Но Джонатан смотрел на Эдварда, будто тот сомневался в смене сезонов.
— Разумеется! Я точно знаю, что был первым, и как бы…
— И… Что ты будешь делать дальше? — промямлил Эдвард, прижав ладонь ко лбу. Казалось, жар уже у него.
— То, что и хотел! — улыбнулся Джон, снова походя на сумасшедшего. — Теперь, как любой порядочный человек, я должен жениться! И не на какой-то там девице, которую прочит мне отец, а на Эми! И я… Чёрт, как твой брат осмелился сказать отцу, что хочет жениться? Я боюсь, что он меня убьёт, стоит мне открыть рот. Или… лишит наследства. — Глаза Джонатана расширились от ужаса. — Ты дошутился, Керрелл!
Он помрачнел и бросил взгляд на Эдварда, ища сочувствия и поддержки.
— Тогда он тебе точно понадобится. — Эдвард перекинул Джону рубин, тот поймал камень и долго смотрел на него, крутя в пальцах. — Обращайся, если надо. Я куплю тебе любой особняк, какой захочешь.
— Спасибо, — кивнул Джонатан и перекинул рубин обратно, встал, засунул руки в карманы, — только мне он не нужен.
И ушёл, бросив, что ему нужно поговорить с отцом и решить эту ситуацию как можно скорее. Эдвард посмотрел на рубин, на закрывшуюся за Джоном дверь и нервно выдохнул…
Джонатан ждал возвращения отца, как казни. Мать выслушала его, качая головой, и с сочувствуем пожелала удачи, но, кажется, сама в неё особо не верила, и Джон слышал, как с губ её срывались молитвы к небу. Он же хотел, чтобы небо рухнуло ему на голову раньше, чем гнев отца.
Они не виделись с неделю, которую мистер Спаркс провёл в королевском дворце Пироса из-за государственных дел. Джон знал, насколько быстро могли разлетаться слухи, но скрещивал пальцы в надежде, что до отца они не дошли. Вряд ли в замках важные министры разносили сплетни так же быстро, как девчонки на балах.
Часы ударили первый раз, и Джонатан вздрогнул от неожиданности. Посмотрел на два больших маятника, отбивающих шесть вечера и покачал головой. Скоро…
Он ходил по светлой гостиной, изредка останавливаясь у окна, чтобы взглянуть на залитую закатным солнцем аллею в ожидании, когда появится отец. Джон повторял про себя то, что должен был ему сказать. В мыслях всё звучало так естественно, твёрдо и по-взрослому, но Джон не был уверен, что сможет произнести это с тем же достоинством.