Не успели часы пробить последний раз, как мистер Спаркс материализовался из снопа искр и зашагал по дорожке — несколько метров до крыльца. Джонатан со вздохом отошёл от окна и встал посреди гостиной, за диваном и журнальным столиком, чтобы отец не мог так просто к нему подойти.
По коридору прошествовал дворецкий, и сердце Джонатана рухнуло. Вот и всё.
Мистер Спаркс вошёл в коридор, переходящий в большую гостиную залу, и тут же обернулся к неотрывно смотрящему на него сыну. Джонатан неловко поздоровался, и щека его дёрнулась, как от тика. Мистер Спаркс передал плащ и папку документов слуге, а сам сел на диван напротив сына и закинул ногу на ногу.
— Ну, здравствуй, Джон…
Тот зашёл за кресло. Мало ли.
— Допрыгался, да? — спросил мистер Спаркс, но без злобы, без угрозы. — Ты ведь понимаешь, какую тень пускаешь на всех? И я говорю не столько про нас, — наше положение позволит запросто задавить все ненужные разговоры, — сколько про бедную девушку и её семью. Время уже пошло, и ты знаешь, как быстро слухи могут долететь от океана до гор. Особенно, когда всё спускают на самотёк.
Джонатан сдавил спинку кресла так, что побелели ногти.
— Я не хотел, чтобы так всё получилось. И я… — Слова скрипели. — Я готов отвечать. Я готов брать ответственность. Я женюсь на ней, всё будет законно, никто не придерётся.
Мистер Спаркс прищурился.
— Надеюсь, это не одна из уловок, чтобы меня ослушаться?
— Нет! — воскликнул Джонатан. Глаза его распахнулись от ужаса. — Упаси небо! Я бы до такого не додумался.
Мистер Спаркс хмыкнул, будто ему стало смешно.
— И вот что мне с тобой делать, Джон? — спросил он. — Ты сорвал мне важные партнёрские связи. Ты позоришь семью и самого себя. По-твоему, мне нужно просто пойти на уступку, как сделал его величество с принцем Филиппом, и позволить тебе жить, словно ничего не случилось?
Джонатан коротко выдохнул.
— Что бы ты ни сказал, я готов это принять.
Хотелось курить. Прямо сейчас выхватить сигарету, поджечь и втянуть в себя столько дыма, насколько хватит лёгких. Чтобы голова закружилась. Чтобы спало напряжение. Но пока он лишь нервно стучал пальцами по спинке кресла.
— Вот как? — спросил мистер Спаркс.
— Да. — Голос прозвучал твёрдо и уверенно, хотя Джон вообще не чувствовал себя так. — Это… моя ответственность. Моя ошибка. И я более чем готов за неё отвечать. Я тебе как-то сказал, что люблю Эми… Я не отказываюсь от этих слов.
Джон с осунувшимся лицом посмотрел в пол. Говорить о любви было странно и неприятно одновременно. Три года назад он бы ни за что не подумал, что миловидная блондинка, с которой они познакомились случайно — она обронила серёжку, и он отчего-то стал помогать искать — может вдруг стать ему дороже денег отца, дороже всех тех прелестей, без которых Джон не представлял жизни. Он не знал, каково это — жить без новых рубашек, сшитых из лучших тканей лучшими мастерами; каково не спать на дорогих подушках и не сидеть на старинной мебели с цветастой обивкой, которую так любила мать; как не пить дорогих вин и не курить дорогих сигарет. Узнавать он, правда, не хотел, но был полон упрямой решимости доказать, что даже если он сейчас лишится всего, то никогда не пожалеет.
Мистер Спаркс потёр подбородок и произнёс:
— Присядь, Джон.
Джонатан был бледен, когда появился на подъездном крыльце именья Голдштейнов, куда отправился сразу после тяжёлого разговора с отцом. Они не спорили, он принял всё как данность и теперь только хотел убедиться, что сделал это не зря.
Особняк Голдштейнов сиял окнами, в которых отражалось заходящее солнце. Джон прищурился и, засунув руки в карманы, поднялся по невысоким ступенькам. Постучал. На какой-то миг пришла мысль, что ему сейчас даже не откроют, но дверь отворилась, и служанка пригласила его войти в просторный светлый холл, где кремовые и бежевые цвета очерчивались тёмно-коричневыми, почти чёрными линиями.
У лестницы на второй этаж Джонатана встретила Кэролайн Голдштейн, дородная блондинка с приятным круглым лицом женщина, которая всегда была добра к нему. Она посмотрела на Джона с сожалением, он поклонился ей, но не успели они сказать и слова, как с лестницы донеслись тяжёлые шаги, и появился высокий, статный мужчина с аккуратными усами, завитыми на концах. Его глаза жёстко оглядели Джонатана, усы дёрнулись от неприязни.
— О, Спаркс! Пожаловали!