Ариес оставался серьёзен.
— Великие дома, — вкрадчиво заговорил он, — нужно уничтожать не снаружи, а изнутри. Мне нужно только войти в их уютный мирок, затмить бдительность, втереться в доверие, ослабить — и разлом будет делом времени.
Рейднар устало потер переносицу. Его взгляд стал холодным, жестоким, как у волка с герба Райдоса.
— С твоим-то умом, Ариес, предполагать такие наивно простые ходы! Они не примут тебя. Никогда. Мы проиграли войну, которую развязали сами. Это — огромное пятно, которое не смоют поколения. И тем более такой как ты.
Ариес поднял брови, скептически изогнул губы и дёрнул штору, заслоняя единственную полосу белого света в комнате.
— Это и правда позорное пятно, — прошептал он. — Но я всё ещё знаю, как можно восстановить величие Райдоса. И мне нужна лишь небольшая услуга. Мелочь по сравнению с тем, что я сделал для вас.
— Твои мелочи не помогли нам выиграть, Ариес! — вскричал Рейднар.
— Как и ваши трюки со взрывающимися людьми! Использовать собственных бастардов как пушечное мясо ради того, с чем лучше справилась бы бомба!
— Сколько заботы! Не смеши меня! Тебе и дела нет до этих мальчишек. Они все равно больше ни на что не годны. Тот даже взорваться достаточно не смог. Элиад Керрелл должен был быть мертв. Это была бы достаточно приятная компенсация за позорный мир, который они вынудили нас подписать. А потом шакалы бы разорвали Пирос, мальчишка-принц не успел бы опомниться.
Рейднар скалился, глаза его блестели ненавистью.
Ариес смотрел на него прямо, молча, с холодной яростью в почерневших глазах. Зал наполнился ядовитым чёрным туманом.
— Это всё очень занимательно, отец, — проговорил он. — Но вернёмся к моему плану. От тебя мне нужно немного. Всего лишь то, что принадлежит мне по праву, и то, что ты так хитро хочешь придержать. Мой титул. Признай меня своим наследником, и я сделаю так, что Пирос пожалеет, что не сдался, пока мог.
— Нет, Ариес. У меня достаточно сыновей и дочерей, способных занять трон. И ты свой титул не получишь. Никогда. Твои идеи привели Райдос во тьму, обратно, туда, откуда мы выбирались сотни лет. Больше я на это не пойду.
— Уверен?
Воздух вокруг зашипел.
— Я даю вторые шансы.
Рейднар взглянул в лицо Ариеса. Белое, острое, больше напоминающее череп в кромешной тьме и ауре из трепещущего смога. Губы императора растянулись в улыбке, а взгляд оставался холодным, как сталь. И слово — единственное слово — оказалось таким же острым.
— Нет.
Ариес разочарованно покачал головой.
— Тогда мне придется научить тебя тому, что есть настоящий взрывающийся человек.
И по залу с грохотом разлетелся чёрный дым.
Этот день пришёл без отсрочек. Календарь нельзя было переписать из-за боли в сердце. Нельзя было заставить солнце не всходить или перемотать жизнь на момент, когда всё кончится и гнетущее опустошение ослабнет.
Хелена чувствовала его приближение за недели. Мучительно долгие, они безжалостно день за днём утягивали её из только-только вновь расцветшей жизни обратно в кокон, из которого она могла лишь наблюдать за тем, как мир теряет краски, а все людские образы искажаются, будто обнажая свои истинные лица. Красавцы обращались монстрами, слова — ножами. Хелене исполнялось семнадцать лет, и каждый, кого она встречала, с кем имела неосторожность переброситься больше, чем парой дежурных фраз, спрашивали про бал ко дню рождения. Торжества с Летнем были традицией с самого её рождения, немудрено, что люди помнили и хотели знать. Но их невинные вопросы бередили незажившие раны, и свежая кровь была готова вылиться слезами.
Природа тоже умирала и кровоточила. Садовые дорожки залепили мокрые бурые листья, и они чвакали под ногами, пачкали чёрную юбку и такой же чёрный стелящийся до земли плащ. Белоснежные фигуры мраморного парка безмолвно следили за девушкой, медленно идущей к одной из статуй. Больше для неё ничего не существовало. Не было мира. Не было ветра и холода.
Хелена остановилась напротив статуи отца и прикрыла глаза.
Никаких слёз. Только обжигающая горечь.
Шум листвы — как его голос в последние недели болезни. Слабый, шуршащий. И всё равно различимый так чётко, словно отец стоял рядом и говорил с ней на неведомом языке, на котором люди, покинувшие этот мир, говорят с теми, кто им дорог. Хелена в призраков не верила, но сейчас невольно прислушивалась к ветру, будто он мог принести к ней отца. Но приносил он только воспоминания.
Белоснежная выточенная из мрамора фигура казалась живым человеком. Гардиан Арт сейчас стоял на постаменте, как порой стоял в центре зала и произносил речь, одну руку убрав за спину, а другой держа королевскую ленту. Большой палец на ней, мизинец чуть оттопырен, пальцы украшены массивными перстнями. Статуя повторяла его суровое лицо, сдвинутые брови над пустыми глазницами. Даже густая, но короткая борода была совсем как у отца, только белая. А у него была насыщенно-чёрная, вьющаяся, но блестящая. И в ней Хелена не помнила ни единого седого волоска!