Путешествие в карете – дело шумное, но шум как-то успокоил ее занятой мозг и позволил думать яснее. И сразу же осенила идея, которая должна была заставить лорда Рочдейла удрать как можно дальше.
– Есть и еще один проект, который занимает мои мысли, – сказала Грейс.
– О? И что это?
– Я редактирую епископские проповеди.
Это помогло. Почти. Он, конечно, не убежал, но перестал водить круги, прервал странно-интимные ласки и удивленно уставился на нее:
– Епископские проповеди?
– Да. Не парламентские обращения, которые хорошо задокументированы, а церковные проповеди своего покойного мужа. Они в высшей степени поучительны.
Покойный муж Грейс, епископ Игнатиус Марлоу, был важным человеком и великим оратором. Будучи епископом Лондона, он, как один из «духовных отцов науки», заседал в палате лордов, где превосходно выступал по вопросу католического освобождения, а со своей кафедры в соборе Святого Павла он произносил впечатляющие и волнующие проповеди о положении бедных и необходимости социальных реформ. К тому же его часто звали выступать на менее официальных собраниях, где простой народ мог получить пользу от его взглядов. Грейс так гордилась им. Еще он проповедовал в нескольких королевских капеллах, и эти проповеди были более личными. Он записывал их перед тем, как произнести, и именно из этих записок Грейс собрала коллекцию его работ для публикации.
Проект приносил Грейс невероятное личное удовлетворение, он был тем ценным, что она могла сделать для епископа в благодарность за все, что он сделал для нее. Единственным негативным аспектом была реакция его дочери, Маргарет, которой никогда не нравилась Грейс, она ясно дала понять, что не одобряет копания в бумагах епископа. Маргарет очень ревностно относилась к памяти своего отца, и Грейс прилагала все усилия, чтобы убедить падчерицу в своих добрых намерениях. Грейс боялась, что ей никогда не удастся заручиться поддержкой Маргарет, но она не позволяла этому повлиять на попытки издать проповеди.
– Я уверен, что они полны полезных инструкций, – саркастически заметил Рочдейл, и Грейс могла бы поклясться, что говоря это, он закатил глаза к потолку.
Она улыбнулась:
– Это действительно чудесные проповеди, которые учат, что лучше всего прожить жизнь, совершая самоотверженные деяния и избегая греха. Но я не думаю, что такие инструкции будут интересны вам, милорд.
Он презрительно фыркнул.
– Ваши предположения верны. Кроме того, последнее, что нужно любому из нас, это еще одна книга проповедей от какого-то старого… прошу прощения, миссис Марлоу, но вас не должно удивлять, что я нахожу вашего покойного мужа напыщенным старым болтуном.
– Лорд Рочдейл! Я не позволю вам в таких выражениях говорить со мной о епископе.
Он отмахнулся от ее возражений рукой, которая больше не держала ее руку. По крайней мере эту битву Грейс выиграла.
– Я уверен, что он был хорошим человеком и праведным мужем, – сказал Рочдейл. – Но его взгляды на реформу были наивны и непрактичны и в целом слишком самоуверенны.
– Что вы и…
– Он любил говорить о помощи бедным, но у него было очень узкое определение достойных бедных. По его мнению, большинство из них всегда были ленивыми и глупыми.
– Нет, он…
– Если бы мне пришлось услышать еще одни разглагольствования о том, что джин стал причиной всех бедствий в Лондоне и что мануфактуры нужно объявить вне закона, я клянусь, что побежал бы с криками по улицам.
– Но вы должны признать, что…
– Если бы он вкладывал свои силы в облегчение тех ужасных условий, которые приводят эти бедные души к джину, тогда у меня было бы больше уважения к нему. К тому же… О, к черту все это! Прошу вашего прощения. Он был вашим мужем, и я должен держать свое мнение при себе.
– Да, пожалуй, должны, – резко ответила Грейс. Она никогда не слышала, чтобы кто-то говорил о епископе без восхищения и уважения. Ее потрясло, что именно Рочдейл, а не кто-то другой, так критикует его. И кажется, это было сказано не затем, чтобы намеренно расстроить ее, в отличие от остальных его действий. Он действительно говорил всерьез. Мысль, что кто-то может иметь такое мнение о епископе Марлоу, потрясла Грейс до глубины души.
– Я искренне прошу прощения. – Рочдейл снова взял ее руку, и его голос вернулся к своему обычному низкому тембру, разливающемуся вокруг нее как густой мед. – Это было грубо с моей стороны. И совершенно испортило настроение. Давайте больше не будем говорить о епископе и его реформах. – Он снова начал нежно ласкать ее пальцы.
– Но я даже не упоминала об идеях его реформ, – сказала Грейс, полная решимости придерживаться темы, которая, похоже, отвлекала его от соблазнения. – Я работаю над его церковными проповедями, а они совершенно другие. Ему нравилось брать стих, например, из Книги притчей Соломоновых и строить всю проповедь на его уроке. Да нот только вчера я нашла его заметки для проповеди, основанной на поговорке «Гордыня ведет к падению». Она в высшей степени поучительна.
– И ошибочна, если он так процитировал ее.
Грейс нахмурилась:
– Что вы хотите этим сказать – ошибочна? Притча шестнадцатая, стих восемнадцатый. «Гордыня ведет к падению».
Рочдейл улыбнулся, поняв, что нашел нужную ему брешь.
– Повторяю, вы ошибаетесь.
Она издала короткий смешок. Этот неожиданно мрачный, хриплый смех снова заставил Рочдейла испытать неодолимое желание опрокинуть ее на скамью и заняться безумной любовью. Ему надо быть осторожнее с этим смехом. Это тот звук, который может забраться мужчине в сердце и тотчас же растопить его. Чистое соблазнение, а она даже не сознает этого.
– Как будто такой человек, как вы, – заметила она, – может иметь хотя бы мимолетное знакомство с Библией.
– Я готов поспорить, что вы неправильно прочли этот стих.
– А я готова поспорить, что он правильный.
Рочдейл улыбнулся:
– Превосходно. Тогда мы заключим настоящее пари.
Она осторожно взглянула на него:
– Я слышала о таких мужчинах, как вы, хронических игроках, которые заключают пари о чем угодно и обо всем подряд.
Он пожал плечами:
– Не буду отрицать, что хорошая игра доставляет мне удовольствие. А ставка всегда делает скачки, петушиный или кулачный бой более интересными. Немного риска то тут, то там придает пикантности однообразию повседневной жизни. Вам нужно чаще играть. Рисковать. Выходить за жесткие рамки того, чего, как вам кажется, ждут от вас. Для вас это будет хорошее начало. Маленькое пари по поводу стиха из Библии.
– Но риска практически нет, ведь я знаю, что права.
Все лучше и лучше. Это будет так же легко, как перевернуть карту.
– Раз уж вы так уверены, то не будете возражать, если я назначу ставку.
– Это пари, которое вы не выиграете, сэр. Я набожная женщина. Дочь викария и вдова епископа. Я хорошо знаю Библию. Прошу вас, делайте самые высокие ставки, потому что когда я выиграю, я использую эти деньги для строительства нового крыла в Марлоу-Хаусе.
– Значит, я могу назначить ставку?
– Да. Называйте любую сумму.
– Ну хорошо. Но я думал не о деньгах. Я думал о… поцелуе.
Ее серые глаза расширились, а щеки залились краской. Господи, он атак старалась сделать вид, что Рочдейл не воздействует на нее, и понятия не имела, как восхитительно провалилась.
Грейс сердито заговорила:
– Вы уже поцеловали мою руку, лорд Рочдейл. Этого было вполне достаточно.
– Неужели? Только не для меня, уверяю вас. – Он снова поднял ее руку и медленно провел губами по костяшкам ее пальцев. Он втянул носом воздух, наслаждаясь невероятным ароматом, которым она, должно быть, надушила свое запястье. Это был не нежный цветочный запах, которого он мог ожидать от нее, а что-то чуть более тяжелое и пьянящее – может быть, жасмин? – и такое же несоответствующее, как ее смех. Рочдейл быстро провел кончиком языка по ее коже, прежде чем поднять голову.