Но поболтать с сестрой не удалось – как только музыка лучших скрипачей и пианистов Агераля оживила площадь, Колибри тут же окружили желающие пригласить ее на танец. На Джиневру они не смотрели – слишком маленькая и невзрачная, чего с нее взять.
Лукаво улыбнувшись, Эста изящно подала свою руку Ксиэлю – молодому жрецу Фираэль, по которому страдали первые красавицы Агераля. Джиневра терпеливо ждала, когда закончится их танец, но ожидание затянулось. За одним танцем последовал другой, за ним второй, третий… Поймав направленный на Эсту неприязненный взгляд Герты Шаэда – привлекательной, но неулыбчивой восемнадцатилетней девушки с прямой, как палка, фигурой, Джиневра покачала головой. Не видать Герте поцелуя Фираэль – зависти в Хрустальных Землях не было места.
Впрочем, Фираэль не спешила приходить и к ней самой…
Раздосадованная такими мыслями, Джиневра поняла: она лишняя здесь, на площади, среди улыбок, музыки и танцев. Вздохнув, направилась прочь. В конце площади, перед тем, как свернуть в освещенный проулок, она оглянулась. Надежда не оправдалась – в беспрестанном кружении, в невинных объятиях Ксиэля, с которым ее сплотил танец, Эста и думать забыла о сестре.
Родной дом встретил прохладой и безмолвием: их мама наверняка осталась в храме Фираэль – она часто обучала новых жриц и жрецов. Джиневра бросила взгляд на оставленную на окне книгу. Стало чуточку легче, словно в ее душе, в ее маленькой вселенной, рассеялись облака и выглянуло солнце. Но не успела она сделать даже шаг по направлению к окну, как что-то… Что-то переменилось.
Непреодолимая тяга заставила ее повернуть назад, спуститься по лестнице и рывком распахнуть дверь кладовки. Здесь было мало вещей и все они были аккуратно рассованы по углам и полкам. Талания Браон любила порядок во всем. Здесь же Джиневра стыдливо прятала свои картины – их было немного, они очень походили на картины Октавио, как если бы он нарисовал их во сне, с закрытыми глазами. Но выбросить испачканные краской холсты отчего-то не поднималась рука. Возможно, причиной тому наставление матери – в любом творении человеческих рук, даже в смешных каракулях трехлетнего ребенка, живет частичка души Фираэль. А никто из обитателей Хрустальных Земель не желал, даже ненароком, обидеть свою богиню.
Был здесь и мольберт с приготовленным для очередного беспомощного творения холстом. Были и кисти, и краски – полузасохшие, уставшие ждать, когда разочаровавшая саму себя хозяйка к ним вернется. Джиневра бросилась к кистям, вся во власти… чего-то, очень сильно похожего на голод.
Она знала о нем слишком мало, чтобы утверждать наверняка – о каком голоде может идти речь, когда творцы, пользуясь магией Фираэль, с помощью музыки, песен и танцев, выращивали плодоносные деревья у каждого дома. В Агерале никогда не было недостатка в еде, пища сама падала в руки и была доступна каждому и круглый год. Однако чревоугодие Фираэль не одобряла – есть нужно было только в строго отведенные для этого часы, о которых извещали колокола. Фермеры и хлебопеки приносили овощи, сыр и хлеб прямо на площадь, дети несли в подолах фрукты. И после веселой и шумной трапезы никому бы и в голову не пришло унести хоть кусочек оставшейся пищи домой.
Ночами, когда Джиневра засиживалась с книгой допоздна, ближе к утру упрямый голод своими длинными когтями царапал изнутри желудок. Грушевые, яблоневые и персиковые деревья призывно шелестели кроной, налитые соком ягоды с растущих за окном кустов так и манили, просились в рот. Джиневра сглатывала голодную слюну и нехотя отворачивалась, зная, что с рассветом сможет наесться до отвала. Это и был тот единственный голод, который она испытывала когда-то.
Но тот голод, что вел ее сейчас к мольберту, был сильнее и неукротимее в разы. Джиневре казалось, что если она остановится хотя бы на миг, то просто умрет. Если перестанет идти, то больше никогда уже идти не сможет. В ушах бился пульс, ее всю трясло с головы до ног, пальцы кололо безудержным желанием… Чего? Ответ пришел сам – тело само подсказало. Руки против воли Джиневры – или же, напротив, следуя ей – схватили кисти и краски, а после стали выводить на холсте мазок за мазком. Перед глазами появилась пелена, сквозь которую окружающий мир казался серым и расплывчатым. Но Джиневру уже ничего не интересовало, ей нужно было только одно: рисовать.
Она не могла остановиться, хотя молила об этом Фираэль. Ее ужасал тот безумный, выходящий за пределы разумного порыв… будто демоны овладели ее телом. Кто такие демоны, Джиневра знала плохо – здесь подобные темы были под запретом. Но наедине с другими ребятами они часто рассказывали друг другу страшные истории об изгоях Хрустальных Земель – о тех, что, уйдя за Грань, отдались во власть своих грехов и очернили и без того нечистую душу. Они стали демонами, потеряв свое человеческое обличье – физическую оболочку, как говорила Эста. Говорят, они умели вселяться в других людей…