Ей пришлось ускорять поток времени – драгоценного времени, которое сейчас утекало, как песок сквозь пальцы: разница между двумя мирами, двумя реальностями заставляла ее сходить с ума от нетерпения.
А Темное Отражение – она не давала им имен и не запоминала лиц, но легко умела отличать их по энергетическому слепку, – все не возвращалось.
Ламьель не должна была допустить, чтобы сомнения и нетерпение взяли вверх над ясным рассудком. Но текли минуты, превращаясь в часы и дни, ее сила меркла, а Темное Отражение…
– Уничтожу, – прошипела колдунья.
Подошла к зеркалу, коснулась его подрагивающими пальцами – чары, позволяющие времени течь подобно бурлящему потоку, почти иссушило ее. Но немного сил все еще осталось…
Ламьель знала, как опасно ей вторгаться туда, за грань родной реальности. Все, что она могла сейчас – лишь наблюдать. А как бы хотелось присутствовать на этом празднике смерти, быть той, кто вонзит клинок в сердце Истинного Дара!
Она прислонила ладони к холодной поверхности зеркала. Та заволновалась подобно озерной глади.
– Покажи мне, – прошептала Ламьель, погружая лицо в зеркальные воды.
Ее взгляд скользил по комнатам, проникая сквозь стены старинного особняка. Две кучки пыли – все, что осталось от служанок Алистера Морэ. Его самого нигде не было видно – значит, помощница Ламьель прекрасно справилась со своей задачей. На губах колдуньи вновь заиграла довольная улыбка.
Взгляду Ламьель открылась будоражащая картина. На кровати комнаты, без сомнения, принадлежащей Дайане, лежала россыпь хрустальных осколков. Сердце Ламьель забилось с удвоенной силой. Неужели Хрустальная принцесса наконец уничтожена?
Но некое внутреннее чувство мешало Ламьель праздновать победу. Если Дайана мертва, то где же Темное Отражение?
После минутного раздумья Ламьель повернула время вспять. Пальцы немели – у нее почти не осталось магии. Ей нужен долгий целебный сон, который восстановит ее силы. Но для начала необходимо убедиться, что сердце Хрустальной принцессы – вместилище Истинного Дара, – действительно уничтожено. Такие, как она или Дайана, так просто не умирают...
Но что-то пошло не так. Ламьель почти физически ощущала, как время, ставшее неповоротливым, вязким, отказывалось подчиняться ее чарам. Лежащие на кровати хрустальные осколки вдруг заволновались, будто некая сила стремилась поднять их в воздух. Взгляд Ламьель заметался по комнате, но она была здесь совершенно одна. И вдруг в дальнем конце комнаты появился сверкающий абрис – даже не фигура человека, лишь ее очертания. Энергетический след вдруг засверкал так ярко, что стало больно глазам. Это сияние нельзя было спутать ни с чем другим.
Сияние Истинного Дара.
Глаза Ламьель полыхнули гневом. Значит, сердце Дайаны не уничтожено! Но как такое возможно, если Хрустальная принцесса лежала перед ней, расколотая на части! Ответ мог быть лишь один: значит, она вверила свое сердце в чьи-то руки. Невозможно. Непостижимо.
Ламьель была обязана выяснить, в чьи именно.
Призвав последние крохи магии, она повернула время вспять. Зубы заскрипели – так крепко они были стиснуты, длинные ногти впились в мягкую плоть ладоней. Ей показалось, что кости ломаются и стираются в прах – так сильно сопротивлялась ее вмешательству Дайана.
Что же она так отчаянно пыталась защитить?
У Ламьель уже почти получилось. Последним, что она увидела, была тень, промелькнувшая на пороге спальни Дайаны. Тень прошлого. Еще немного – и Ламьель увидит лицо тени, забравшей сердце Истинного Дара.
Но в этот самый миг хрустальные осколки взлетели в воздух и впились в прекрасные синие глаза Ламьель. Она закричала от невыносимой боли, кровь застлала ей глаза. А потом красное сменилось черным.
Ламьель вынырнула из зеркальных вод – ослепшая, обезумевшая от ярости и боли. Упала на колени, баюкая лицо в ладонях. У нее даже не осталось магии, чтобы облегчить свою боль.
– Нейа! – закричала она что было сил, совершенно позабыв, что может просто мысленно ее позвать.
Служанка примчалась на зов, громко стуча каблуками по каменной лестнице. Ламьель обернулась к ней – не видя ее, она отчетливо видела оставляемый ею энергетический след, – и Нейа громко вскрикнула от страха.
– Моя госпожа, вы плачете кровью!
– Меня ослепили, – в ярости выкрикнула Ламьель. Признаваться в том, что кто-то одержал над ней победу – пусть даже в одной-единственной схватке, – было просто невыносимо. Слова, пропитанные ненавистью – самым сильным на свете ядом, – жгли язык.