Я развесил шмотки на ближайшую ветку, замер и огляделся. Лес тут будто стал гуще, либо я от него отвык и позабыл тут все. Вздохнув глубже, я опустился на четвереньки и впился пальцами в холодную землю…
Сказать, что оборот дается непросто, — ничего не сказать. Но привыкаешь. К тому, что сердце вот-вот будто выскочит из груди, увеличиваясь в размерах за несколько вдохов. Что почти теряешь сознание, и в этот недолгий момент остаешься крайне уязвимым. И каждый раз кажется, будто застрянешь где-то между мирами. Навсегда. Но проходят секунды, и неизменно встаешь на твердые лапы, забывая о мимолетном страхе. Из раза в раз.
Обернувшись в зверя, я неспешно пошатался по поляне, выискивая более-менее широкую тропу, чтобы не ободрать шкуру, и побрел вглубь леса, ворча от восторга. Как же было хорошо — не описать! От сочных эмоций в груди расползалось тепло и довольство, нервы попускало, и всё, что оставалось в моем мире — хруст веток и чавканье сырой земли под лапами…
Свобода.
Тишина.
Почти тишина.
Народ покидал мой дом с руганью, громкими криками и смехом, и я недовольно фыркал на каждый звук. Перепоганили всё надежды провести тихий домашний вечер, суки!
Я тынялся по округе около часа, пока голоса не стихли. Обернувшись в человека, оделся и вернулся в дом. Действительно, все свалили. Кроме Капы. Тот встретил меня хмурым взглядом с тряпкой и мусорным пакетом в руках. Даже порядок навел, надо же! Хотя, этим же он и занимался в свободное от противоправных нарушений время — подрабатывал в кафе и магазинах уборщиком. Хоть что-то научился делать хорошее. Я же молча прошел мимо него к холодильнику, достал бутылку пива и направился на веранду.
— Прости, Богдан! — недовольно крикнул он мне в спину.
— Придурок ты, — буркнул я. — Как эту вонь теперь из дома выветрить?
— На столе пицца, если ты голоден. Свежая. — И он швырнул тряпку в ведро, расплескивая воду. — И сам ты придурок, Богдан! Думаешь, сможешь покончить с Сивым? Он от тебя так просто не отвяжется.
— Я ему ничего не должен.
— С тобой его боялись больше! И он этого так не оставит. Поэтому я и решил сгладить твое возвращение, а ты все только усугубил!
— Я ни перед кем не буду ползать и что-то сглаживать! — повысил я голос и сделал большой глоток из горла, тут же скривившись. — Что это за пойло?
— Ты забываешь, кто тебя вытащил со дна, — усмехнулся Капа презрительно, — кто дал тебе возможности. Просто так от этого не отказаться…
Я в один шаг оказался рядом и сцапал его за шиворот футболки свободной рукой.
— Ты — идиот! Думаешь, что отсидеть в вонючем загоне пять лет, это раз плюнуть?! — прорычал в его рожу. — Ты посиди сначала пойди, потом будешь мне за жизнь объяснять! Пошел вон!
И я швырнул его в двери. Капа с трудом выпрямился, схватившись за откос, развернулся и молча побрел с крыльца. А я запустил бутылку в мусорку, и та со звоном разбилась внутри ведра.
***
С утра мама была воодушевлена больше обычного. Чувствовала вину за то, что организовала мне Богдана, и теперь пыталась сгладить мою капитуляцию. Она еле дождалась, когда я выйду из ванной и сяду завтракать.
— Панкейки испекла, твои любимые, — вздохнула она и потянулась к вазочке со сгущенкой.
— Мам, все нормально. Я не обижена, чтобы ты сейчас так старалась меня ублажить, — вяло заметила я.
После вчерашнего чувствовала себя так, будто по мне мотоцикл проехал. Вдоль и поперек. А ещё мне, кажется, снились кошмары. Ну точно! Будто я пришла с подругами на мужской стриптиз, а там — Богдан…
Я застыла с ложкой во рту, вспоминая, как он снова пуговица за пуговицей расстегивает рубашку, стягивает ее с себя и вдруг замечает меня за столиком. Я пытаюсь встать, вжаться между подругами, но он оказывается рядом и накидывает мне рубашку, свернутую жгутом, на шею…
— Аль?
— А? — моргнула я, пытаясь это все «развидеть». — Спать хочу…
— Ты не заболела?
— Устала.
— Как там дела в офисе?
— Хочешь перевести разговор?
— Ну, мы же вчера обсудили все, — растерялась она, округляя глаза.