Таппенс раздражала ее фальшивая интонация.
Она подумала о том, что сестра, очевидно, еще только учится.
Ей пришлось пить из поильника. Голова раскалывалась.
— У меня очень болит голова, — пожаловалась она сестре.
— Вам скоро станет легче, — услышала она в ответ.
Отчитываясь перед старшей сестрой, младшая сказала:
— Номер четырнадцать уже проснулась, но, по-моему, она еще плохо соображает…
Таппенс в это время находилась в полудреме. Ей казалось, что она служит в добровольных медицинских частях. Потом она пыталась вспомнить, где она находится, но из этого ничего не вышло.
Когда подошла сестра, она спросила:
— Где я?
Сообщение о том, что она находится в госпитале Маркет-Вейзинга, ничего не прояснило.
Она вновь вспомнила старенького священника…
Когда сестра спросила ее имя, Таппенс неожиданно выпалила:
— Пруденс Каули!
Ей казалось, что она служит в госпитале, выполняя свой долг. Разве могла поступить иначе дочь викария.
Потом она вспомнила фразу:
— Это было ваше бедное дитя?
Но понять, что это такое, не могла.
Сестра доложила врачу, что больная вспомнила свое имя, но не назвала адрес.
— Дадим ей еще снотворного, — сказал доктор. — Это поможет ей лучше перенести контузию.
Томми приготовил ключ, намереваясь открыть дверь своего дома, но она неожиданно распахнулась.
Его поджидал Альберт.
— Она вернулась?
— Нет никаких известий… Боюсь, ее поймали и захватили!
— Что ты несешь?
— Это гангстеры!
— Прекрати нести вздор!
Альберт забрал у Томми картину.
— Я вижу, вы привезли ее назад, — сказал он, не скрывая своего разочарования. — Она не пригодилась?
— С ее помощью я кое-что выяснил. Не звонили доктор Мюррей или мисс Паккард?
— Только зеленщик. Он предлагал баклажаны, зная, что хозяйка их любит.
Помолчав, Альберт сообщил:
— На обед будет цыпленок.
— Ты только это и можешь придумать! — буркнул Томми, не скрывая злости.
— Сейчас это называется «табака».
— Хорошо!
В этот момент зазвонил телефон.
Взяв трубку, Томми услышал энергичный голос дочери.
— Это ты, папа? Почему ты запыхался? Ты бежал?
— В моем возрасте бывает одышка. Как дела?
— У меня все в порядке. Ты читал газеты? Я имею в виду сообщение о женщине, попавшей в больницу?
— Что там такое?
— Там сказано, что некая престарелая женщина назвала себя Пруденс Каули, но не могла припомнить адрес.
— Ты полагаешь?
— Ведь это девичье имя мамы…
— Конечно, хоть мы ее так не называем, потому что «Пруденс», то есть «благоразумие» ей вряд ли подходит.
— Я позвонила, чтобы узнать… Это не мама?
— Ты сказала, что она в больнице в Маркет-Вейзинге?
— Да. Это около часа езды от Лондона. Зачем ей понадобилась эта деревушка?
— Долго объяснять. Дело в одной картине. Я сейчас же туда позвоню. Уверен, что это твоя мать. После контузии люди часто вспоминают сначала свое детство, а настоящее не помнят. Очевидно, она попала в аварию, или ее кто-то стукнул по голове. Я позвоню тебе позже, когда все узнаю!
Тут же появился Альберт.
Он сообщил, что цыпленок сгорел. Это известие не огорчило Томми. Ему прежде всего хотелось выпить.
— Ты хочешь узнать новости? — спросил Томми, когда все было принесено.
— Я понял, что речь идет о хозяйке и слушал все по параллельному аппарату.
— Разбуди меня завтра пораньше. Я хочу уехать первым поездом!
— Жаль, что цыпленок сгорел!
— Наплевать на него! Куры — глупые птицы. Вечно лезут под колеса машины.
— У нее не очень тяжелое состояние?
— Она пришла уже в себя. Они обещали продержать ее в постели до моего приезда, чтобы она не искала новые улики.
— Я хотел именно об этом с вами поговорить…
— О чем? Об уликах?
— Вы считаете, что картина является ключом к чему-то? Разрешите в таком случае рассказать…
Ничего не понимая, Томми кивнул головой и изрек:
— Валяй!
— Это о письменном столе…
— Который раньше принадлежал тете Эйде?
— Я подумал, что там может быть потайной ящик с какими-нибудь записями. Пожилые дамы любят такие хранилища…
— Мы вытряхнули все бумаги и потом их изучили. К сожалению, там не было ничего интересного!
Упрямство Альберта было, однако, трудно сломить.
— Я когда-то работал в антикварном магазине и знаю образцы таких ящиков. Их не так много… Давайте посмотрим! Мне бы не хотелось делать это одному…
Посмотрев на взволнованное лицо Альберта, Томми уступил.
— Хорошо! Пошли, но делаю я это только ради твоего удовольствия…
Столик был очень красив. Томми невольно им залюбовался.
— Приступай к осмотру, — сказал он Альберту, — только не поцарапай полировку!
— Я умею обращаться с такими вещами!
Он стал искать снизу пластинку, которая придерживает потайной ящик. Усилия его увенчались успехом. Когда Альберт нашел то, что нужно, он что-то дернул. Послышался легкий треск. Томми неожиданно увидел что-то в просвете между ящиками. Там оказался еще один ящичек, в котором виднелся пожелтевший конверт. Во втором ящичке они нашли еще одно письмо.
Содержимое первого конверта их сразу же разочаровало. Тут были рецепты блюд.
В письме хранились деньги: десять десятифунтовых билетов, однако под ними был еще один конверт.
Томми прочитал адрес. Он предназначался поверенному или ему лично, затем следовала приписка: «конфиденциально».
Внутри находилось несколько листков, написанных неразборчивым почерком.
Они углубились в чтение.
Это были заметки о последнем периоде жизни тетушки Эйды:
«Я, Эйда Фэншоу, решила записать все, что стало мне известно от людей, проживающих со мною в приюте. Возможно, не все правда, но нет сомнений в том, что здесь происходят преступные вещи. Элизабет Мади предупредила меня о том, что узнала здесь опасного преступника. Могут случаться отравления… Я в это не верю, но буду настороже. В случае моей смерти моему племяннику или поверенному будет необходимо провести расследование».
— Я же говорил, что тут может быть ключ! — воскликнул Альберт.
Глава 14. Рассуждения и предположения
— Мы должны все обсудить! — заявила Таппенс.
Ее, наконец, выписали из больницы после приезда Томми. Они заняли лучший номер в «Ягненке и флаге».
— Все это тебе пока вредно! — не соглашался с нею Томми. — Ты забыла о том, что тебе сказал доктор. Он рекомендовал избегать волнений и умственного напряжения. Нужен покой.
— Я так и делаю, — сказала Таппенс. — Я лежу и отдыхаю, но ведь нужна и умственная гимнастика! Я не собираюсь решать математические задачи или изучать политэкономию. Буду просто думать… Это ведь не работа.
— Я не хочу, чтобы ты проявляла активность. Я этого даже боюсь!