*** *** *** *** *** *** *** ***
— Какая женщина… ну, какая…
— Да заткнись!! – Беорн и Пес в кои-то веки были согласны.
Не, они были согласны в том, что женщина командующая ими была… кх-м! выдающаяся со всех сторон, как не глянь. Но рыжий Торнквуд уже надоел, третью милю повторяя в разных позициях одно и тоже.
— Она будет моей, – мечтательно расплылся в ухмылке Торнквуд, никак не впечатленный друзьями, что ехали рядом.
— Скоре Стена рухнет, – фыркнул Пес.
— И ты полюбишь овощи, – согласился с ним Беорн.
Гном многозначительно показал ему кукиш. Что на Севере, что на Юге – это значило одно. Медведь скабрезно ухмыльнулся.
— Все одно, женюсь! – постановил меж тем Торнквуд. – У нас такие дети будут… ух!!
— Да? – Пес с сочувствием покосился на Бриенну, ехавшую впереди отряда.
— Ага! – радостно подтвердил рыжий рядом. – Высокие – во! Рыжие, красивые, как я!
Беорн подавился воздухом, закашлявшись.
— Не дай Кузнец, – содрогнулся Пёс, искренне ужаснувшись.
— Да чтоб вы понимали! Такая женщина…
Беорн и Пес дружно возвели очи к небу.
— Ты гном, – счел своим долгом напомнить Пес. – У нас не бывает детей от людей…
— Бывают. Дети белошвейки, – обронил с хмыком Беорн. – Забыл?
— Тьфу! – сплюнул Пес, который и впрямь забыл.
Но Торнквуд казалось не заметил их короткой перепалки, пребывая в своих мечтах.
— Трое, да… и девка. Как её ма-а-мочка…
Пес с тоской посмотрел на кусты у дороги. Земля промезла, не сковырнешь… а то прикопать бы кое-кого на свой покой.
*** *** *** *** *** *** *** ***
Петир задумчиво рассматривал товар. С некоторых пор Юг стал для него вреден. При дворе короля все было прекрасно, если бы не супруг короля, все было бы еще прекраснее. Белиш искренне досадовал на неприятную особенность Таргариенов – заключать браки между братьями и сестрами ради чистоты крови.
Чистота крови явно проявила себя в обличье детей Рода – все мальчики-принцы были белокуры и синеглазы… хотя скорее сероглазы. И лишь младшая дочь короля, Арвен, мастью пошла в старшего Таргариена. К величайшему сожалению – неоглашаемому понятное дело, – всего двора и приближенных, старший из принцев был сыном Трандуила Таргариена. Такой же высокомерный, презрительный… самодур и жестокосердный мальчишка. Умом принц пошел явно не в отца. И не в мать. Излишне смешивая кровь можно получить уродство – как внешнее, так и внутреннее.
Принц Джоффри, нареченный Визерисом, страдал последним.
И Петир Белиш серьезно думал о том, что ждет его в будущем. Если корона перейдет к этому спесивому юнцу, которого постоянно науськивает на короля его величество Трандуил, ничем хорошим для страны, а значит для него, дело не кончиться. В соседнем Дорне Эмрис Таргариен сжигал придворных, этот принц предпочет натягивать оных на кол… вкупе с потрошением.
Уродцы вырастают и становятся монстрами.
Но было одно «но»… что Трандуилом, что Джоффри было легко… манипулировать. Трандуил любил лесть, подарки, и снисходил в ответ на восхищение своей персоной. Тем же «страдал» и его сын. При должной сноровке, и обладая умом, можно было прекрасно устроится при них, избавившись от врагов и прочих… неугодных. И Петир полагал, что достаточно умен для этого. Но стоит ли стараться?
Вот этого Мизинец никак не мог решить. А посему подбирал подарки. Принцу скоро исполнялось четырнадцать, а для знатного юнца это означало, что он становился достаточно взрослым, чтобы жениться и… властвовать без регентов, при скоропостижной кончине отцов-королей. Не то, чтобы Петир злоумышлял… но всякое же может случиться? В конце концов, кто мог предположить, что Петир Белиш, нищий мальчишка бастард станет королевским приближенным? Достаточно могущественным, и богатым?
Никто.И все же им он стал… не то, чтобы это было легко. Любой путь к власти и богатству проходит через грязь и кровь. Тут главное не бояться замарать ручки… ну, и ноги, пожалуй. Но это не касалось его. Он вырос на улицах Серых Гаваней, зная где находится дом его отца, зная, как мог бы жить, если бы… если бы его мать не оказалась бы дурой, а благородный лорд обладал бы несколько большим благородством. Обида и ненависть, окружающая нищета и осознание, что ничего не измениться, если он не сделает что-то – это взрастило в нем именно то, что было необходимо. И он стал тем, кто он есть…
Мать умерла в его младенчестве, отец… от рук наемного убийцы. Но прежде он успел сильно пожалеть, что смел завести бастарда…
— Господин?
Петир досадливо вздохнул. Слишком задумался.
— Не плохо, Левр, не плохо. Этот единственный, кого ты нашел?
Левр, известный в низах города как скупщик детей, довольно осклабился.
— Не только, сир, – это льстивое обращение погрело душу Петира, и он нетерпеливо поднял бровь, оставляя без внимания рыжего полукровку.
— И? – спросил Петир.
Мужчина перед ним не стал тянуть:
— Бабы-дуры, сами знаете. Пара уличных девок, из молоденьких, повелись на монету… ну и того! Залетели, голубки. Они, – ясень дело ж! – тут же к нашей-то повитухе, плод выгонять, а ту-то я монеткой уж одарил. Она мне их голубок и сдала. Как родят, посмотрим.
Это не особо порадовало. Толку с младенцев? Те мрут, как мухи. Да и нет веры, что это будут полукровки…
Петир досадливо цокнул языком и посмотрел на рыжего мальчишку.
Тот съежился и смотрел из под лохм на него исподлобья. Зверек дикий, уличная шпань. Обычный ублюдок… был бы, если бы не удивительно мелкий рост. Да и сбит он был как-то плотнее не смотря на явный недокорм. Большеватые уши, нос… да, явно есть подгорная кровь. Да и стать… какая-то странная, нечеловечья. И глаза больно яркие, зеленые.
— Раздеть, – приказал Петир.
Приказание тут же поспешили выполнить. Пара оплеух сопротивляющемуся мальчишке и вот он уже стоит перед ним в чем мать-шлюха родила. М-да… грязен он был и под шмотками… и парочка безобразных шрамов на теле было. Один от кнута на спине, видать кто вытянул походя. Другой… на ноге, будто на гвоздь насадился. На запястье след от ожога… но так… так… задница упругая, привлекательная. Кожа, как у всех рыжих, достаточно нежная, белая. На плечах россыпь веснушек, но это не портит. На лице так оных почти и нет. Если сзади будет в порядке, сойдет.
Он сделал знак и мальчишку развернули, нагнув через лавку. Без особой осторожности Петир без лишней брезгливости, оттянул одну ягодицу и безжалостно с неким трудом протолкнул два пальца в зад щенка. Тот взвизгнул, дернувшись всем телом, но держали его крепко.
Внутри был цел.
— Сойдет, – сухо постановил Петир. – И на такого найдется любитель. Может даже королевских кровей… вымыть и запереть. Пусть им займется Ланс. Даст пару уроков, как сосать. Увести.
Рядом засопел Левр, напоминая о себе и Петир улыбнулся, кивая.
Стянув с рук тонкие кожаные перчатки, он их брезгливо бросил на пол в угол и подошел к своему столу. Через открытое окно светило солнце и внутрь врывался легкий ветерок, принося с собой запах гнилых водорослей с гавани и сырых, покрытых тиной, устриц. Морская соль так и оседала на языке, что ненавидел всеми фибрами души Петир. Открыв ящик стола, он достал туго набитый монетами кошель и бросил его Левру.
— Сто монет за мальчишку, – сказал он скупщику.
— Благодарствую, ваш светлость, – ухмыльнулся тот гнилыми зубами, взвешивая кошел. – Младенчиков сразу потом купите, аль опосля? Подрощенных?
Петир подумал.
— Принесешь сразу. Я сам их пристрою к кормилицам, – решил он. – Свободен, Левр… и посторайся в следующий раз найти девку, а не парня.
— Уж я постораюсь, ваш светлость! Чего ж не постараться? Платите-то щедро! – тут же закивал скупщик.
— Отлично. Можешь быть свободен, раз дело мы закончили.
Левр, крупный под два с лишним фута, мужлан, неуклюже поклонился и убрался из кабинета Мизинца.
Наконец-то… от него смердело потом и грязью. И устрицами, сдобренными уксусом.
Мерзость.
Петир поспешно подошел к окну, вдыхая свежий воздух. Он слышал, как едва слышно гудит бордель, его вотчина и дитя… сколько сегодня здесь мужеловцев, любителей женщин и почти детей? И тех, кто расщедрится на крупную покупку, чтобы позабавится пожестче? Честно говоря он не знал…
Разве только мальчишку он прибережет. Не для Джоффри, а для его отца.