И оставалось только два выхода из печального итога обжорства — опозориться, спрятавшись за гобеленом, или добежать до угловой башни, полностью отведенной для этого дела. Эта башня и была спасением для большинства жителей и гостей замка. На первом этаже за крепкой дубовой дверью было просторное помещение, с деревянным длинным коробом по всей стене с отверстиями в оном. Садись и делай себе в охотку... сколько хочешь. Все попадет в каменный мешок глубоко внизу... и этого "мешка" хватит на несколько сотен лет.
Вот только пахло здесь...
Но было не до запаха. Какое же это облегчение присесть, плотно прикрыв за собой двери! От всей души вздохнув и возблагодарив судьбу, гном поправил свою одежду и был уже в шаге от дверей, как вдруг споткнулся о выщерблину в полу. Взгляд его невольно опустился и Балин удивленно нахмурился. На полу что-то лежало...
Наклонившись, Балин поднял с пола округлую каменную пластинку с просверленным отверстием, в котором болталась порванная веревочка. Он удивленно повертел ее в пальцах - и так, и эдак... и нахмурился. На каменной пластинке были выведены руны кхуздула, что должны были помогать в ратном деле. Такие пластинки носили многие гномы и потерять ее считалось плохим знаком. Была такая и у его брата... подумав о Двалине, старик сокрушенно покачал головой. У него было трое братьев, но лишь с младшим он был связан крепче всего. Двалин был одного возраста с Торином и когда Трайн приставил Балина наставником и учителем к старшему сыну, в товарищи к нему определили и мелкого Двалина. Так что в какой-то мере Балин весьма существенно вложился в воспитание обоих.
Вот только не особо удачным вышло его воспитание...
И где теперь его брат?
Балин ни на секунду не сомневался в том, что Торин простит его младшего брата. Поругаются и помирятся, как обычно...
Да, эта пластинка в точности такая же, какая была у Двалина. Может, потерял ее в тот прискорбный день, две недели назад? Верно так и было...
Старик положил пластинку в карман, намереваясь после отдать брату... Торин сказал, что задерживаться в Винтерфелле они не станут, а Двалин наверняка уже на полпути к дому. Вот там они его и найдут, и поговорят... где еще ему быть? Не под замком же людей ему заседать!
*** *** *** *** *** *** *** ***
... Торин был на пиру ровно столько, сколько необходимо было с точки зрения приличий. Как только Фрерин увел свою молодую женушку, Торин поскучал еще немного, но затем ушел. Тем более, что мысли его не могли успокоить ни дорогое вино, не довольно сносное пение барда... какое-то смутное чувство грызло его, будто шепча на ухо о чем-то упущенном...
Хотя казалось бы, все шло как надо, союз заключен и закреплен, за спиной теперь есть поддержка негласного короля Севера и для брата он сделал все что мог. Теперь все зависело только от него самого...
И все же... что-то беспокоило Торина.
Идти к себе в покои не хотелось, оставаться в замке тоже. Хотелось пройтись, и Торин неспешно направился на двор. Снаружи стояла чернильная ночь и только холодные звезды бесконечно далеко над головой светили в небе. Да тусклые факелы на крепостных стенах были видны ему.
Он неспешно шел, решив обогнуть главное здание, а затем возвратиться к себе, как услышал приглушенное пение. Оно доносилось из окошка на втором ярусе замка, позади основного здания, и, как показалось Торину, здесь располагались в основном слуги.
— ... говорят, на белом свете-е... ничего нет вечного! Ну, а вы слыхали дети, про сверчка запечного?... За окном снег вали-и-ит, а сверчок поет... печку хвали-ит! Хороша ты моя печка, для житья беспечного. Очень теплое местечко, для сверчка запечного!... За окном снег ва-алит, а сверчок поет, печку хвали-ит!... И была земля однажды, волей Божьей создана, значит каждая букашка, для чего-то нам нужна. Друг на друга непожи, что с того? Чудо из чудес, мир божий! — негромко пел женский голос.
Торин стоял под окном, и склонив голову слушал эту детскую, простенькую песенку. Явно пели для детей... тихо, негромко, очень нежно и светло... как могут только матери петь своим детям. И на сердце Торина будто ослабли невидимые когти, что раньше вонзались в него, не давая покоя.
И так легко стало... век бы слушал этот голос!