Глава 16 (ч.1)
Фрерин не привык к мягкой постели. Гномы не имеют мягких кроватей. В горах мало дерева и весь он идет вместе с углем и маслом на обогрев жилых корпусов и приготовление еды. Зато шерсти от горных овец и козлов было предовольно.
Шерсть пряли, делая нитки, из которых затем создавали тонкое шерстяное полотно, идущее в свой черед и на одежду и на иные нужды. Шкуры дубили и шили тулупы, из очищенной от шерсти кожи делали обувь. Шерсть давала гномам толстые теплые ковры, которые месяцами создавали женщины-гномы. Коврами устилали полы и стены, глуша звук шагов и сохраняя тепло. И та же шерсть шла на набивку подушек для постели. А сама постель… каменная квадратная площадка, устилаемая тонким, набитым той же шерстью, матом. Одеяла из шкур или толстого шерстяного покрывала.
Овцы и козы, находившие пропитание на крутых горных склонах и утесах, давали гномам не только шерсть, но и молоко. А из молока делали творог и соленый, горный сыр.
Всего-то каких-то триста лет назад, гномы не имели привычной человечьему глазу мебели. Скамьи, столы… сидели на полу. Но время шло, и заставить жилье деревянной мебелью становилось все проще. Но кое-что осталось неизменным. Тоже каменное ложе, или трапезы вокруг низкого столика, когда вся семья сидела на шерстяном ковре. Это на официальных пирах и в знатных семьях отныне собирались за Высоким столом, прививая отпрыскам человечьи манеры. Чтобы меньше оскорбляли взгляды инородцев в будущем, когда придет время спуститься с гор вниз, в человечьи равнины. Шерстяные ткани, пуховые платки, узорчатые ковры, железо и украшения – все это шло с гор, а на них закупали хлеб, пряности и вина, и прочии потребные товары.
Времена меняются… и гномы менялись. Фрерин сам изумлялся к тому, как быстро привык ко всему, что теперь его окружало. И к высокой мебели, и к мягкой постели с высоким пологом. К пуховым подушкам и толстому, излишне мягкому, матрасу. Хотя нет, к мягкости оной он так и не смог до конца привыкнуть. Но единственное, что примеряло его с ней, это Лисса, что спала рядом.
Каждое пробуждение радовало тем, что девушка оказывалась в его объятиях. Каждый раз открывая глаза, он обнаруживал рыжую макушку, уютно пристроившуюся на его предплечье. И сонное, размеренное дыхание щекотало кожу.
Как это странно и удивительно оказалось – просыпаться рядом с кем-то. Его не оставляло чувство, своей связанности с кем-то. Это так же было в нове ему, после лет одиночества и оторванности от семьи.
Тем утром он проснулся от легкого касания… будто что-то легкое, невесомое касалось его, дразня кожу. И это было даже приятно. Его ресницы дрогнули и он чуть открыл глаза, исподволь посмотрев. Какой же труд был в следующее мгновение не выдать себя предательским смехом! И все же он остался притворно спящим, не пуская улыбку на губы.
Его юная леди решилась поддразнить его!
Вооружившись пушистым пером из подушки, она уморительно прикусив губку, вела самым кончиком оного пера по его обнаженной груди, дразня, обводя кругом соски, спускаясь меж ними вниз и вновь устремляясь вверх. Нежный румянец выдавал смущение девушки с головой, но меж тем она упорно продолжала дразнить его… и когда дерзкий кончик перышка достиг его шеи, Фрерин стремительно сомкул пальцы на тонком запястье, заполошно пискнувшей Лиссы.
В следующий миг он уже возвышался над ней, опрокинутой на перину, и улыбался:
— Моя леди дразнит меня? – весело спросил он.
Махал, как ему нравилось ее смущение! Этот румянец делал её ещё милее, ещё красивее.
И желаннее.
— Сир! – смущенно отозвалась Лисса.
— Моя леди, – согласился Фрерин, склоняясь к ее губам и целуя коралловые губки.
Ей были бы к лицу кораллы и рубины…
Ему нравилось, как отзывалось ее тело на его прикосновения. Как срывался с губ приглушенный вздох, как доверчиво она принимала его ласки… ее касания в ответ, робкие, пусть невинные, но что-то внутри шептало, о набираемой смелости и даже дерзости в них. И это распаляло его, наполняя вены раскаленным свинцом…
Никогда он не был счастливее.