— Хорошо, Элен. Вы допивайте бульон, а я пока постараюсь вам кое-что напомнить… Вы происходите из древнего дворянского рода, но, когда вам было года три, ваших родителей обвинили в государственной измене, лишили всех привилегий, титулов и имущества и казнили. Ваш отец успел подписать брачный договор, и благодаря этому вы остались живы. С трех лет вы жили при монастыре святой Омелии.
— Я ничего не помню… — прошептала я, ужасаясь абсолютной пустоте в голове. Лорд забрал у меня опустевшую чашку, и взял меня за руку.
— В монастыре вас жило двенадцать воспитанниц, примерно одного возраста, со сходными судьбами… — откуда-то издалека вдруг выплыли высокие серые каменные стены, группка девочек в серо-голубых платьицах и синих фартучках… Но ни одного лица — только размытые силуэты…
— Из вас готовили отличных жен, образованных, воспитанных, послушных… — лорд продолжал гладить мою руку, картинки воспоминаний становились ярче и четче. Вот какой-то класс, черная грифельная доска, на ней какие-то цифры и знаки, потом урок танцев и я кружусь в паре с какой-то девочкой… Она вдруг показывает мне язык и говорит: «А шимми танцуют совсем не так!» Я вздрагиваю, что такое шимми? Лорд отпускает мою руку:
— Элен, на сегодня достаточно… Вы еще слишком слабы, выпейте отвар и спать. Если завтра будете себя хорошо чувствовать, я провожу вас на прогулку в сад.
Он помогает мне лечь, придерживая под спину, укрывает одеялом, отводит непослушные прядки с лица, касается пальцами висков… Я засыпаю… Какое же слово я хотела спросить?…
Мужчина зашторил окно, медленно вернулся к кровати, уселся в кресло, стоящее рядом. Насколько бы проще было ее контролировать, если бы он мог разделить с ней постель… Но он не хотел ее пугать. И так времени оставалось совсем мало. Клан признает ее Леди, только если она родит ему наследника… И понести она должна в ближайшие две недели… А он до сих пор не может справиться с ее памятью, все время что-то вылезает… Мужчина склонился над спящей девушкой, до чего же хороша, задумчиво провел пальцем по щеке. Потом приложил руки к ее вискам, убирая непрошенные сны и подменяя их картинками из жизни в монастыре…
Громкий бой часов где-то неподалеку разбудил меня. Сколько было ударов, я сосчитать не успела, но их явно было много… Я потянулась, открыла глаза, испугавшись в первый миг незнакомой обстановке, но потом вспомнила высокого лорда, монастырь… Все в моей памяти было какое-то неявное и размытое… Он, вроде сказал, что я ударилась головой, и что это пройдет… Ой, а еще он сказал, что он мой муж… Не помню, ничего не помню…
Я спустила ноги с кровати и медленно встала, сделала несколько осторожных шагов. Голова вроде не кружилась, да и чувствовала я себя вполне сносно. Отворилась дверь и вошла пожилая служанка. Как же ее звали? Марфа? Нет, Марта! Точно, Марта!
— С пробуждением, миледи! Как вы себя чувствуете? Вам завтрак подать сюда или вы спуститесь в столовую, милорд уже там.
— Спасибо, я хочу спуститься в столовую. Только… — я растерянно посмотрела на свою кружевную ночнушку, явно не годящуюся на роль утреннего туалета.
— Я помогу вам переодеться и причесаться, — Марта подошла к большому гардеробу в углу и достала оттуда длинное темно-зеленое платье, тонкую белую рубашку и довольно пышную нижнюю юбку.
— Корсет сегодня одевать еще не будем. Пойдемте, я помогу вам умыться, — она отворила дверь в соседнее помещение, — ванну милорд еще не разрешил вам принимать, но вы можете умыть лицо и руки, я полью из кувшина.
Я вошла за суетящейся служанкой, осмотрелась. Довольно большая круглая комната, отделана черным мрамором, в центре две ступеньки вверх, а потом углубление круглой не то ванны, не то небольшого бассейна. Факелы, прикрепленные к стенам, отражаются во множестве зеркальных колонн вдоль стен и отбрасывают таинственные блики. Марта подошла к мраморному столику, на котором стоял большой блестящий таз и взяла в руки такой же блестящий кувшин:
— Прошу вас, миледи.
Одетая и причесанная я вышла за Мартой из комнаты и с удивлением обнаружила себя на довольно широкой галерее, опоясывающей весь второй этаж. Я подошла к перилам и взглянула вниз. Огромный зал терялся в темноте, освещенный лишь несколькими факелами.
— Пойдемте, миледи, — поторопила меня служанка, переложив из руки в руку горящий факел, и останавливаясь у лестницы. Лестница была широкой из того же темного дерева, что и вся галерея, она спускалась вниз, закручиваясь в несколько спиральных витков.