— Кого?!
— Нинель уже только ты да я помним. Туманская номер два тоже кончилась! И ее больше никогда не будет! А будет Туманская номер три! Где-то же она есть… Я найду ее… И она будет! Точь-в-точь… Как те!
— Ты пьян, Сеня!
— А как же?!
— Пошли… Поспи… Я тебя уложу…
Сим-Сим охотно подчиняется и отправляется в постель, хотя нет еще и полудня.
Когда Марго заходит в спальню, чтобы убедиться, что он спит, Туманский, расхристанный, сидит на спинке кровати и глотает из горлышка. Марго растягивается на постели, вытянув свои бесконечные ножищи.
— Может, приляжешь рядышком?
— Благодарю… Я уже належался…
— Возьми себя в руки, Туманский. Что ты беспрерывно керосинишь?
— Отстань, Марго.
Монастырская садится в постели, задумавшись.
— Ты прав. Пожалуй, и отстану. Дорогу-то мне хоть оплатишь?
— О чем ты?
— Ну, день приезда, день отъезда… суточные… За прочее я с тебя ничего не возьму… Сяду в свой тарантасик… И газану к финнам… А там паромом на Швецию… А там Европа… Далее везде…
— Что ты несешь? Кто тебя гонит?
— Я сама себя гоню, Сеня. Шла как на битву…
— Господи, это ты что, со мной сражаться надумала? В чистом поле, что ли?
— У меня мое поле битвы. Вот тут вот, в постельке. Все мои сражения, победы, поражения… И вот тут я все окончательно проиграла… Показалось, могу… Не выходит…
— О чем ты?
— Туманской мне так и не бывать, Сеня?
— А это что? Так уж обязательно?
— Значит, не бывать… А остальное мне зачем? Чтобы ты меня по московским кабакам таскал? Да и обгрызло тебя здорово, Туманский.
— Что значит «обгрызло?»
— А ты считаешь, все вокруг стареют, а ты все еще петушком? Шантеклерчик ты мой… Молодые курочки солнышко уж давно без твоего кукареканья встречают.
— Тебе обязательно говорить мне гадости?
— Это не гадости, а суровая действительность. Я понимаю, досталось тебе… Пожевало! Только сам ты этого не замечаешь. Со стороны, особенно бабам, оно как-то видней. А мне чужих огрызочков не надо. Натерпелась я в молодые лета от огрызочков, которые мне от Нинки доставались.
— Ну, не ту пластинку завела, Марго. Все у нас с тобой еще может быть нормально… Прорвемся!
— Ой, не темни, Семен… Не надо… Я собираюсь!
— Уже?
— Я не дура… Ты же этого так ждешь!
Часа через полтора Туманский сидит на ступеньках парадного входа в особняк, и, все еще изображая сильно поддатого, покуривает трубку и наблюдает за тем, как Цой помогает Монастырской распределять багаж в ее открытой иномарочке с откидным верхом. Марго в дорожном наряде, шляпке-шлеме, автомобильном шарфе «под старину». Поодаль тормозит «Волга», из нее выбирается Чичерюкин.
— Здравствуй, Марго…
— И прощай, Чичерюкин… Так что тут у тебя, Цоюшка?
Наш повар никогда никого не отпускает без своих кулинарных сочинений. Ей он тоже передает коробки:
— Здесь восточные сладости. По рецепту моей мамы: хурма на меду, фаршированная инжиром с миндальными орешками, цукаты из ранней айвы… Будет вкусно!
— Этого я никогда не забуду, Цоюшка. Будет что вспомнить. Хоть что-то сладенькое.
Марго садится за баранку, включает мотор.
— Эй! Там! На вахте! Может, скажешь что-нибудь на дорожку, Туманский?
— Мое сердце для тебя всегда открыто, Марго! Этот дом тоже…
— Ну хоть и врешь, а приятно…
Монастырская отъезжает, громко сигналя.
Туманский поднимется, мгновенно сдирая с себя маску запойного.
Ни хрена он не пьян по-настоящему.
Наглотался чекистских таблеточек — и ни в одном глазу.
Он, гикая, отчубучивает коленца лезгинкообразного пляса. Чичерюкин, хохоча, присоединяется к нему в этом ликующе нелепом танце.
Повар невозмутимо смотрит на них из своих щелок. Нашего кулинарного Будду ничем не проймешь.
— Цой! — вопит Сим-Сим. — Корейская твоя душа… А вот теперь заводи шарманку без балды! Мяса — с кровью! Водки — со льда! Свободные мужики свободно празднуют жизнь! Без бабья!
Глава вторая
«ЧАО, МУТЕР!»
До выборов четырнадцать дней.
Мои штабисты полны оптимизма и пашут как лошади. На кухне у Гаши не остывают кастрюли. Она тоже весела, напихивает всю ораву своим варевом и жаревом, доит щедрую Красулю, в холодильнике свое молоко не переводится.
И только мы с Карловной знаем точно — все напрасно. Мы уже продуваем. В общем, продули…
Сели на пару с нею втихую от всех к компьютеру, просчитали варианты.
И — первые — поняли.