— Корыстна ты, Ираида, и сребролюбива. Какие деньги у старичка-то? Нехорошо… Ох, нехорошо… С кормильца спрашивай… Все с него… С Зюньки-то… Ты нашарился, Чунечка? Ничего, значит? Пошли, сокол мой ясный.
Когда они ушлепывают, Ираида запирает за ними двери, задирает юбку и вынимает из-за резинки чулка пачку денег.
— Ну хоть на это совести хватило… Не выгреб…
Горохова привыкла все просчитывать молниеносно. Вытаскивает из-под стола уже полузагруженную сумку, швыряет в нее деньги, выходит в переднюю, надевает плащ, косынку, возвращается за сумкой, спохватившись, загружает столовое серебро. На порог из боковой двери выходит сонный Гришка.
— Вот черт… Ты почему еще не спишь?
— Вы уезжаете, тетя?
— Выходит, что так… Так выходит… Ты пойми, куда мне с тобой, парень? Никуда мне с тобой… Вот устроюсь… и вернусь… Вы куда с Кысей завтра с утра собирались?
— В кино… На «Бэтмена»…
— Вот ей все и скажешь. Они там все Щеколдины. И ты у меня Щеколдин. А я вернусь… Я… быстро… вот увидишь… я быстро…
— В командировку, да? Как мама Лиза? Вы же мне говорили…
— Что я говорила? А, ну да… В командировку, в командировку… Погоди-ка!
Горохова хватает ручку, выдирает лист из блокнота, быстро пишет. Протягивает записку Гришке:
— Вот здесь все написано. Для дяди Степы и тети Симы. Когда Кыська придет, ты ей покажи вот это. Не забудешь?
— Нет. А что там написано?
— Они поймут. С них не убудет. И прости меня, Гришенька… Прости…
У Ираидки все-таки что-то срабатывает. В глубине души. Если, конечно, там что-то еще осталось. Она опускается на колени, целует его, обнимая.
— Вы, что ли, плачете? А зачем?
— Так выходит… Ты иди спи… Ну, иди! Пожалуйста…
Кристина торчит в сиренях на своем скутере в Зюнькином дворе. Она и видит, как сматывается из Сомова Ираида Горохова, волоча набитую сумку на колесиках и две новые шубы на плече, норковую и из чернобурки.
Успела, значит, тряхануть Зюньку и к зиме затариться.
Кыся неторопливо следует за ней до вокзала. Электрички уже не ходят. Так что Горохова подсаживается в первый же пассажирский поезд Архангельск — Москва.
А Лыков и Ленчик, патрульно прочесывая ночной город, вдруг видят из своих «Жигулей», что под картонным Зиновием сидит Гришка в ночной пижамке, но с рюкзачком за плечами и упорно борется со сном, то и дело роняя голову в коленки. Лыков выбирается и приседает на корточки перед Гришкой.
— Здорово, Григорий.
— Здорово, Лыков.
— Ты как здесь оказался?
— Я шел… шел… к папке… и дошел… Он, как выпьет и из дому уйдет, всегда с этим дядей картонным разговаривает… Придет скоро…
— Хм… И не страшно было?
— Ты что, Лыков, не знаешь, как надо? Надо не жмуриться и говорить: «А мне не страшно… А мне не страшно…» Меня мама Лиза научила…
— Выходит, папки дома нету?
— Ага… Они там ругались, ругались… И он ушел… Сказал: «Все… Я сваливаю!» И ушел…
— Хм… Как интересно… А где… Ираида? Анатольевна?
— А она в командировку уехала… Вот с такой сумкой… И вот с таким чемоданом… И свои новые шубы унесла…
— В командировку, значит. Еще интересней. А ты, значит, один в доме остался?
— Ага… Я мультик посмотрел на кассете… Про Тома и Джерри… А потом смотрю — там такой замочек, с ключиком изнутри… Я его — щелк! И все!
— Ну и куда ты направляешься?
— Не знаю, Лыков. Я сюда шел-шел и немножечко заблудился. А папа здесь всегда останавливается и говорит сам себе: «Здорово, придурок!»
Сгорающий от любопытства Ленчик прыскает в кулак:
— Ну дает пацан…
— Помолчи! Ну а куда ты еще хочешь, Григорий?
— К бабе Гаше. И чтобы мама Лиза была. Вернулась чтобы. Я все жду-жду… а ее все нету и нету. А ты меня покатаешь?
— Лезь в автомобиль!
Гришка с ходу лезет за баранку.
— Чего это у них стряслось? Разбежались, что ли? Раз пацана без присмотра бросили? — шепчет Ленчик.
— Зюнька бы его не бросил. От Ираидки чего угодно ждать можно. Но чтобы — Зиновий? Похоже, что Зиновий Семеныч у нас куда-то слинял. А с чего?
— Непонятная картина. Может, парня к Щеколдиным закинем… Тут же рядом, налево — и сама Серафима Федоровна… Дом восемь…
— А ты принюхайся, Леонид, принюхайся. Чем с ихнего направления несет?
— Да вроде ничем. Только у меня нос заложен.
— Нос, младший сержант, Митрохин Леня, для сотрудника милиции — главный инструмент службы. Поважней табельного твоего Макарова. Его всегда правильно держать надо! Дерьмом уже от Щеколдиных несет… И наша задача — не вляпаться. А сохранить честь мундира в белоснежной чистоте. Соображаешь почему?