С другой отстреливается «Вечерний звон».
И это до писка всем нравится. Хохот гуляет по площади раскатисто и неостановимо.
Но тут Гашка настораживается и дергает за рукав меня:
— Погоди ты… Что это?!
Я прислушиваюсь.
Почти неслышимый еще острый звук флейты вонзается куда-то в мозжечок.
И тут, приближаясь к нам по улице со стороны вокзала, гулко, мощно и слаженно ударяют маршевые барабаны. Рявкают медные трубы.
«Крейзи» тормозятся первыми, не понимая, что происходит.
Хор в полном обалдении умолкает сам.
На площадь, чеканя шаг, первым вступает роскошный офицер-тамбурмажор, вскидывая свою золоченую хоругвеобразную булаву в конских хвостах и эмблемах.
Да и сам он, гренадерского роста, в аксельбантах и сдвинутой к носу парадной фуражке, прекрасен и грозен.
И как бы говорит всем своим видом сомовским аборигенам: «Нет, суслики, это вам не хухры-мухры! Это армия!»
И хотя плотным отлаженным строем за ним движется самый обычный военный духовой (потом я узнала, что из округа) оркестр, у меня почему-то холодок пробегает по загривку.
Все умолкает.
Разом.
Кроме них.
Их мощного и победного марша.
Единственное, что я еще слышу, — это как обалдевший Лыков говорит сам себе:
— Мамочка моя, роди меня обратно! А это еще откуда?!
Лохматик подходит ко мне из-за спины и крепко берет за руку. Я его уже узнаю не глядя. От него всегда пахнет больницей.
— Пошли, — говорит он негромко.
— Куда это?
— Пошли, пошли.
Через кустарники он выводит меня на боковую улицу-горбушку, откуда хорошо видна вся площадь.
Тут, почему-то не на виду у всех, а в полном безлюдье, светится черной полировкой и затемненными стеклами казенный «БМВ» Кочета. На этот раз с сопровождением — престижным полицейско-милицейским белым «фордом» из области.
За распахнутой дверцей «бээмвушки» сидит какой-то генерал в зеленой полевой форме, угрюмо отвернувшийся от всех. Его и не видно почти, я различаю только крепкий загривок и щеку в каких-то темных пятнах.
Возле кочетовского экипажа прохаживаются сам Захар Ильич и ухмыляющийся Юлий Леонидыч.
— Ну будет тут тебе сидеть, как байбак в норе, Данила Иваныч, — заглядывает в свою машину Кочет. — Выползай.
— Зачем?
— Буду тебя представлять народу. В виде местного руководящего состава.
— Какой там, на хрен, народ? Состав? Сегодня же выходной.
— У моих подопечных выходных не бывает. У меня, как видишь, тоже. Давай, давай…
Генерал нехотя выбирается из машины, прихватив форменный плащ.
— Ну и на кой хрен весь этот бардак с музыкой? Вы бы еще тут салют устроили… Из ста двадцати стволов!
— Для дела, Данила Иваныч… Для дела… — ласково говорит ему пиарщик, смахивая с генеральского плеча незримую пылинку.
— Все дошло? — шепчет мне Лохматик в ухо.
Дошло…
Поздним вечером Гаша мне рассказывает, что на площади было очень интересно. Военные показали фигурную маршировку, выдали соло на всех своих барабанах, а потом исполняли по желанию публики вальсы и даже знаменитый марш «Прощание славянки».
Похоже, Агриппина Ивановна совершенно не понимала, что это не какая-то славянка с кем-то там исторически прощалась.
Это я сегодня простилась.
С городом Сомово.
Глава третья
БОГ ИЗ МАШИНЫ
А у щеколдинских в эту ночь — обвал.
Автоколонна из нескольких грузовых фур из Германии стоит в очереди у ворот за продукцией агрофирмы «Серафима». Тевтоны ни с кем не контачат. Сидят на корточках у своих машин, покуривают.
Командует дальнобойщиками какой-то их мотофюрер Гейнц, из бывших «гэдээровцев», который по-русски шпрехает без всякого акцента.
На территорию их впускают по очереди.
Угрюмый Максимыч сидит на табуретке посреди двора и, опершись подбородком о палку, наблюдает за тем, как при свете прожекторов гастарбайтеры бегом грузят короба с сигаретами в очередную громадную фуру с прицепом. Серафима в рабочей одежде ведет подсчет у фургона. Автопогрузчик отправляется за очередной порцией сигарет, Серафима подходит к Максимычу:
— Пап, ну что особенного у нас случилось? Что ты сидишь как сыч? Ну некогда Захару с тобой толковать. Да и незачем ему тут светиться. Что тебе еще не нравится?
— А вот именно то, расшлепа! Слишком много воли взял твой Захар. Меня что, уже тут и нету? Все мимо старается… мимо… Ну на кой хрен нам этот генерал?
— Да хоть генералиссимус. Отстегивать больше придется… Всего лишь…
— Вам лишь бы отстегивать. А вы его наживали?