Оно мне нужно?
Интересно, а как там ведет себя Захар Ильич Кочет?
…Захар Ильич Кочет, раскрылившись и сияя, летит непосредственно в губернаторский апартамент, вещая еще с порога:
— Ну наконец-то, наконец-то взошло наше ясно солнышко… Ну и как там в Китае?
Аркадий отворачивается, с трудом сдерживая ухмылку, грядущие руководящие втыки он чувствует похлеще любого барометра.
— Китай идет вперед семимильными шагами. Меня больше волнует, куда идет город Сомово? — разглядывает с интересом своего «вице» Лазарев.
— Настучали уже? Ну, народ.
— Посиди, Захар Ильич.
— Можно и посидеть… — Кочет никак не может уловить настроение Лазарева.
— Идем дальше, Палыч? — засматривает в свой блокнотик помощник.
— Идем, Аркаша! Сообщи в прокуратуру, что мне нужна мобильная группа спецов. Главное — по экономическим преступлениям. Но не только… Ревизоров — на коммерческий банк «Согласие», агрофиму «Серафима»… Порт… Пригласи эксперта из пароходства… Что-то там непонятное с грузооборотом… Почему такая контейнерная загрузка? На такой маленький город… Беспрерывно получают табак в тюках, как бы на перевалку… Зачем? Что в действительности везут? Из Ирана, Турции, Болгарии… И куда все это девается? В общем, вызывай народ вот по этому списочку…
Кочет не выдерживает:
— Да в чем, наконец, дело, Алексей Палыч?
— Все нормально, Захарий. Формирую лично под себя команду. Когда там выборы? В воскресенье? Вот в понедельник она и десантируется в город Сомово. И пока я сам не разберусь, что там творится, я оттуда не вылезу… Все! Я — спать… Разница во времени… Черт бы ее… «Москва — Пекин… Москва — Пекин, идут, идут, идут народы… За светлый мир, за прочный мир…» Как там дальше пели?
— «Под знаменем свободы…»
— Правильно. Ну и память у тебя! Как же ты умудрился забыть все, о чем я тебя просил? А? Аркаша, всем отбой! Я сплю! До двух дня. В два — машину к моему дому.
— Позволь, Лазарев… Ты хоть объясни… С чего заводишься?
— Очень мощный запах дерьма ощущается… Многолетний… От курируемого вами городишки, Захар Ильич.
— Что за бред? Да подожди ты… Ну поговорить ты со мной можешь?
— Не испытываю особого желания… сейчас разговаривать с вами, господин Кочет.
Кочет багровеет:
— А когда испытаешь? Свое желание?
— Не знаю. Может быть, и никогда.
— Не по-человечески как-то, Алексей. Некрасиво. Не знаю, чем там тебя загрузили на меня… Но ведь столько лет… Я же к тебе почти что как к сыну…
— Успокойтесь, «папочка»…
Лазарев выходит.
— Похоже, ты горишь, Захар… Ильич… — замечает Аркаша.
— Не смей так со мной! Ты-ы-ы! Сопляк!
…К обеду я с трудом избавляюсь от Долли, запихнув ее вместе с ее аппаратами в харчевню к Гоги.
Который, естественно, бьет копытами при виде московской штучки и начинает атаку на нее со свежей севрюжки:
— Э-э-э… Слюшай, совсем не форель… Но кушать можно… Лизавета, и ты садись, дорогая…
Я с ходу линяю и, конечно, не вижу, как Долли звонит по мобильнику Туманскому. В конце концов она начинает смеяться:
— Слушай, Семеныч… Я же не пальцем деланная. Глазки мне папа с мамой вставили оптически безошибочные. И с нюхом в порядке. Да ты бы на него посмотрел! А главное — на нее! Алло! Алло! Отключился… папашка…
Гоги уже крутится у двери, принимая плащи от Петровского и его угрюмой Викторессы.
Долли снимает со вспышкой. И орет слишком восторженно:
— Боже! Кого я вижу! Маэстро Петровский! Викулечка! Сама себе не верю! Да вы подсаживайтесь…
Виктория нехотя расцеловывается с Долли, Петровский просто кивает, они садятся к ней за столик.
— Ничего не соображу… Юлий Леонидыч… Викуся… Вы-то что в этой деревне делаете?
Пиарщик брезгливо морщится:
— Да, пожалуй, делать нам тут больше нечего. Просчитываешь, городишь черт-те что… Копеечная история! Примитив! А прилетает вышестоящий дядя — и все кошке под хвост… «А вам не хотится под ручку пройтиться?», «Мой милый, конечно, хотится, хотится…» Тут все решает кому хотится и с кем хотится…
— Это вы о моей подружке?
— Извини, Юлик, но я тебе сразу говорила — твой Захар — не тот человек. У него даже морда хронического раздолбая.
«Хронический раздолбай» между тем торчит уже на полдороге из губернии к Сомову.
Не на дороге, конечно.
В лесной дубраве, где втихую отмечались победы. На усыпанной желудями жухлой траве еще и зола видна — от шашлычных костерков. «БМВ» Кочета и «жигуль» Серафимы стоят впритык. Где-то кукует кукушка. Максимыч строгает палку ножом. Кочет стоит, облокотившись о крышу своей машины, и курит. Серафима, сидя в машине с распахнутой дверцей, хмуро вслушивается и отсчитывает на пальцах «куки».