Я знаю, он будет не таким.
Завтра лучше день придет.
Да, завтра всё будет хорошо,
Мой друг, всё будет хорошо.
И завтра мы увидим хороший день...”
– Это хорошая, очень хорошая песня...
– Мы с отцом ее пели, когда выпадали трудности, на охоте, долго оставаясь в практически первобытных условиях, сутками без пищи, когда шли проливные холодные дожди, из-за которых приходилось ночевать в лесу или под каким-нибудь валуном, не имея возможности добраться домой... Он приучал меня к выносливости и выживанию в любых условиях. С войны после госпиталя он вернулся калекой, но его воле и выдержке позавидовали бы многие.
– Наши отцы очень похожи...
– Да, очень...
* * *
Пока Велизар занимался своими делами, Жизель работала над газетой и пропагандой. А всё свободное время проводили вместе.
Они лежали на траве, любовались небом, бегали по равнинам под каплями дождя, сидели на крыше полуразрушенного сарая, восхищаясь красотой звезд, ловили ладонями рассветные лучи, просыпаясь, рисовали пальцами нелепые, но веселые картинки... Они ловили каждый момент счастья. Они чувствовали – значит они жили. И не важно, что где-то летели бомбардировщики, где-то гремели орудия - война не лишит их способности наблюдать всё прекрасное, существующее в этом мире, и на фоне драмы становящегося еще более бесценным и чудесным, чем-то вечным, в противоположность страданиям, слезам, разрушениям и потерям, которые пройдут, забудутся, сменятся чем-то другим, серым и незаметным...
Всё было готово. Все задачи выполнены. Настало время возвращаться в Вену. Парни ожидали прибытия поезда. Велизар познакомил Жизель со своими напарниками. Вместе обусловились, что если случится что-нибудь непредвиденное, кто-то из них сообщит ей. Девушке дали кодовое имя. Только сейчас она узнала, что позывным ее друга было слово “Махаон”. Теперь, когда их стало пятеро, они изменили ключевую фразу, по которой могли узнавать друг друга и краткие сопроводительные сообщения.
“Махаон летит к Ромашке, в поле Ветер дул на юг, раздавил Медведь Букашку, крик Сороки ловит слух”.
Велизар объяснил, что Ветер – это Юрген, диверсант, то утихающий, то бушующий, как и настоящий ветер; Сорока – их связной и добытчик различных документов, шпион; Медведь, давящий Букашку – “крепкий орешек”, венгр по происхождению, коммунист, ярче всех выражающий свою ненависть к Гитлеру – он симпатизирует СССР, абсолютно уверен, что восточный “медведь” задушит жалкого параноика фюрера своей Красной Армией.
Солнце всё дальше уходило на запад. Жизель и Велизар отошли в сторону от других, последние минуты проводя вместе.
– “Ромашка и махаон”... Ты еще тогда для себя называл меня Ромашкой!
– Честное слово, крошка, это всё не преднамеренно, – несколько ехидно улыбнулся снайпер.
– Но всё равно я знала, что ты коварный! – весело ответила девушка.
– Да, да. Вот такой! – он быстро нежно пощекотал ее, а затем сразу же прикоснулся устами к ее шее.
– Коварный, коварный! – она положила руки на его плечи. – Но такой милый...
– Ах, это я милый?! – наигранно-возмущенно возразил парень. – Тогда ты... ты... самая обаятельная девушка из абсолютно всех француженок, которые охотились на меня.
– Вот хитрый выдумщик! – она рассмеялась.
– Мне нравится тебя дразнить.
Теперь они смотрели друг другу в глаза и молчали, обнявшись.
Они были детьми, наслаждающимися часом беззаботности. Они были взрослыми и серьезными, искавшими себя в этом безумном мире. И они были друзьями. Друзьями, которые никогда не бросают и не предают. Друзьями, которые любят так, как не любит никто. Друзьями, у которых одна душа на двоих...
Но подошел поезд, убивший остановленное время. Велизар до самого отхода состава стоял на перроне, держа Жизель за руки, не отрывая от нее взгляда. Она крепко прижалась к нему, пылко целуя в финальные секунды. Перед самым прыжком в вагон он сжал в ее ладони небольшую записку и скрылся в поезде, набиравшем скорость. Под пронзительный свист и шум котла состав исчез за поворотом, но девушка продолжала смотреть в его сторону, словно застыв.
Позже, придя к мосту, в оцепенении смотря вдаль, на линию шва между небом и морем, Жизель развернула и прочла записку:
«Я не скажу тебе ни слова на перроне потому, что просто не сумею... не сумел бы тогда попрощаться. До тебя я был почти что истуканом, уходил и возвращался без слов, когда мне вздумается. Совесть пробивалась через холодную отрешенность, но я не мог переступить черту, которую преодолел с тобой. Я бесконечно рад нашей встрече. Что бы ни случалось, держись, малышка. “Mon amie, tout sera bon”*, помнишь?
Думаю о тебе. Жди.»
* [“Мой друг, всё будет хорошо” – переведенная Велизаром на французский строка из песни]
Жизель тяжело выдохнула.
Каждый свободный день она приходила сюда, мысли ее были заняты пересмотром своей жизни, жизней всех существ, разделявших с нею этот мир, молитвами в сердце. И, конечно, она думала о нем, и чувствовала его...