Он помолчал несколько секунд, и спросил:
– Так что там у вас? Почему вам безразлична ваша жизнь?
Наступила тишина. Жизель поднялась, наполнила из раскупоренной бутылки два неполных стакана портвейна и дала один из них гостю. Сделав глоток и сев, спросила:
– Вы желаете знать? Это может затянуться надолго...
– Я готов слушать. Начинайте.
И она, делая паузы, когда ее заполняли воспоминания, рассказала ему всю свою историю, от самого раннего детства до нынешнего времени. Он не проронил ни слова, лишь местами переспрашивая значения неизвестных ему французских слов. Он курил очень редко, когда внутри испытывал что-либо сильное, необычное, или когда долго не ел, не отрываясь от прицела и бесконечных передвижений, и сейчас ему сильно захотелось выкурить пару сигарет, но он сдержался, не желая перебивать собеседницу.
Когда девушка закончила рассказ, они обнаружили, что уже давно наступили сумерки, и комната незаметно погружалась в вечернюю темноту. Тогда она зажгла свечи. Велизар еще немного помолчал, про себя переводя иностранные слова в образы.
– Знаете, Жизель, я вас хорошо понимаю... Только вот насчет мировой любви и доброты... Не знаю... Я не испытывал этих чувств. Конечно, я любил свою семью, старался быть добрым к близким... Но чтобы ко всем без исключения... Если бы я испытал полноту этих чувств, я бы понял их и тогда перестроил бы свое понимание мира. По-моему, большинство этого не достойны. Они должны проходить через боль. Если человек чист, это только укрепит его волю и сердце. А если нет, то страдания будут по заслугам. Боюсь, мы все заслужили их... Но, будучи мальчишкой, я этого не понимал, и очень гневался на Бога, ощущая сильную боль, свою и других, потери, беды... Я пытался представить, какая сила допускает всё это... Да, видимо, вы правы. Что-то незаметное объединяет всех нас. И пройдут еще сотни войн и разрушений, прежде чем люди осознают эту связь...
– “...И не будет больше ни слез, ни болезни, ни смерти...”
– Что-то такое я себе и представлял. Вы сохраняете невинность в сердце и чистоту побуждений, а на войне, через всё то, что мне довелось пройти, это очень трудно делать. Многие, очень многие сдаются, становясь жестокими, бесчувственными, так как лишь это они и видят вокруг, и не делать того же самого кажется им нереальным. Война калечит людей не столько физически, сколько морально. Она убивает в человеке человека. И те, кого она близко коснулась, просто душат в себе любое душевное побуждение, считая это проявлением слабости. Но еще в детстве я пришел к выводу, что именно поддавание жестокости и безразличию – и есть слабость, а сила, настоящая сила заключается в том, чтобы выстоять... Выстоять, не сломиться, не смотря ни на что. И я всегда старался сделать это, хотя, признаю, часто меня тянет самому глушить все чувства... забыться, забежать за стены другой реальности, которая скроет от этой несносной фальши повсюду...
Он замолчал, сделав глубокий выдох. С минуту они сидели неподвижно, после чего Жизель несмело положила свою ладонь на его руки. Он посмотрел в ее глаза, видя в них отражение себя, и зная, что она понимает его. То же самое было и для нее.
– Мне время уходить... – произнес гость. – В таком прикиде можно передвигаться только в темноте...
– Не уходи, Велизар... – прошептала девушка. – Пожалуйста...
Она скрыла лицо, но он успел заметить ту печаль, которую она попыталась скрыть.
– Пустота убивает меня... День за днем, ночь за ночью... Целый мир – и я одна в нем. Никто не увидит ни одной моей улыбки, никто не услышит мелодий в моей душе... Отец научил меня не сдаваться... Но что я делаю здесь? Ради чего? Кому нужны все мои усилия...
Вместо ответа он подсел ближе, склонился к ней, и, взяв ее руки в свои, приложил их к груди. Они слышали дыхание и чувствовали пульс друг друга.
– Я никогда не оставлю друга. Я здесь, Жизель, я здесь...
Она прижалась к нему, такая хрупкая и вместе с этим сильная, не желая отпускать, убеждая себя, что это не призраки одиночества, что друг не растворится, не исчезнет, а будет рядом. Он гладил ее волосы, тихо напевая на немецком старую песенку из его детства, в которой говорилось, что каким бы ни был этот день, утром наступит новый, и он будет другим...
Так они и уснули, полусидя на софе, прижавшись друг к другу...