— Да, прошли, — заверила я. — Но я помню о вашей магической клятве и не буду ничего спрашивать. Доброй ночи, милорд.
Командир легко поклонился:
— Доброй ночи.
Тихонько вернувшись в свое кресло, укуталась, подоткнула подушку, чтобы жесткий подлокотник не впивался в ребра, и задумалась о том, какого прелюбопытнейшего мужа подобрала мне Ее Величество Мариэтта Вторая.
Глава 37
Раздражение из-за неожиданного оскорбительного обращения сменилось радостью и робкой надеждой на то, что виконтесса Россэр и без честного рассказа о семье все же постепенно начинает понимать, с кем ее свела судьба. Не зря отец говорил, что происхождение и воспитание не скрыть. Все проявится в мелочах, о которых и не задумываешься.
Нужно отдать леди должное, она все время, даже считая, что ее выдали замуж за простолюдина-преступника, вела себя дружелюбно. То, как изменится и изменится ли ее отношение, если виконтесса признает в супруге человека своего круга, Эстас боялся представлять, чтобы разбитые надежды не ранили осколками. Пока ему хватало мирного, уважительного сосуществования и приятно греющего душу ощущения взаимной симпатии. Для полноты картины нужно было как-то успокоить Тэйку. Ревность дочери, неоправданная, но оттого не менее сильная, казалась ему незаслуженным наказанием.
Утром виконтесса, которую Эстас встретил в коридоре до завтрака, закономерно выглядела немного уставшей и, к сожалению, обеспокоенной.
— Мне очень не нравится, как Ерден кашляет, — хмуро сказала она. — Сухо и надрывно, хотя я отпаивала его ночью чаем, дала лекарства. И выглядит он плохо. Господин Дарл сейчас у него. Осмотрит, намажет мазью. Я вышла, чтобы не стеснять мальчика.
— Вы правильно поступили. Ему, как мужчине, было бы неловко, если бы вы остались, — согласился Эстас. — Это для нас он ребенок, а по законам Каганата он уже почти взрослый. Каганатские юноши уже в пятнадцать лет могут заводить свою семью.
— Вы правы, у них другой возраст зрелости, — кивнула леди и просто, будто это было естественно и привычно, вложила ладонь в руку командира, предложившего помощь на лестнице.
Светлое и теплое ощущение, что все обязательно наладится, задержалось в сердце лишь на минуту — в небольшом коридоре, ведущем к малой трапезной, стояла Тэйка и, поджав губы, следила за отцом и виконтессой. Эстас улыбнулся дочери:
— Доброе утро, как спалось?
Тэйка ответила на приветствие, но не на вопрос, ведь леди тоже могла услышать. Ох, нужно сегодня же после завтрака поговорить с маленькой ревнивицей, постараться объяснить, что папа не будет любить ее меньше. Никогда. Что бы ни происходило.
Неловкость сгладило появление сержанта. Вирон улыбался во все тридцать два зуба, сделал леди комплимент. Потом, видимо, вспомнив слова командира о том, что нехорошо хвалить одну даму, забывая о другой, сказал, что Тэйка очаровательно выглядит. Дочь ответила вежливо, как учили, но неискренне, и напряженного взгляда с виконтессы она не сводила. Разговор о ревности обещал быть исключительно сложным.
Во время завтрака стало ясно, что опасения Дьерфина не были беспочвенными. Мальчик выглядел плохо, стал вялым и медлительным, на щеках появился болезненный румянец. Дарл, усадивший ребенка рядом с собой, отпаивал Ердена чаем, а потом горячим молоком с медом. Но от еды мальчик отказывался, хотя явно был очень признателен за заботу и доброе отношение. Дьерфин, видимо, надеялся, что общество пойдет Ердену на пользу и он поест хоть немного со всеми за компанию, но после завтрака решил, что в постели больному будет лучше.
Значительно позже Эстас понял, что за столом все внимание уделялось мальчику, а Тэйка не сказала и слова. Но тогда молчаливость дочери не бросилась в глаза. Разговор после завтрака был ожидаемо трудным. Тэйка хмурилась, обижалась, несмотря на все увещевания и ухищрения. Эстасу удалось донести до дочери серьезность происходящего, а воззвания к доброте и сочувствию имели успех.
Тэйка даже согласилась не только написать письмо родным Ердена, но и поделиться с ним книгами. И пусть она выбрала тоненький сборник сказок, Эстасу было важно, чтобы непривычно упрямая и ранимая дочь сделала первый шаг.
Мрачный лекарь заподозрил у Ердена воспаление легких, объяснил, что из-за поломанных ребер болезнь будет протекать тяжелей. Я сразу пообещала сидеть с мальчиком днем и по ночам и не стала слушать возражения. Неожиданно столкнулась с еще одним стойким предубеждением, что аристократки бесконечно устанут, если сделают что-нибудь не для себя или, не дай Триединая, проявят участие.