— Айн, это не серьезное поведение, — сурово заметила я. — Что ты знаешь о роще?
— Госпожа, я не знаю точно, что там, — с жаром ответил он, а в голосе слышались панические нотки. — Там зло. Оно поглощает души. Больше я ничего не знаю!
— Я верю тебе! — поспешно подчеркнула я. — Верю. Я тоже почувствовала опасность. Буду разбираться. Спасибо еще раз большое, что помог найти Тэйку.
— Я так хочу, чтобы он был счастлив, — вздохнул сержант, в который раз повторив заложенное в проклятие условие искупления.
До крепости я добралась с четким осознанием, что не чувствую ноги вообще, руки заиндевели, а сердце будто заморозили. Частично это было побочным эффектом моего заклинания, гасящего эмоции. С ними вместе огонь душевного тепла тоже угасал, а я всегда очень тяжело переносила это состояние, которое мэтр называл «чистый разум».
Да, мысли были кристально ясными, решения — отточенно прагматичными, движения в бою — быстрыми и более решительными, потому что страх и мысли о самосохранении тоже исчезали вместе с эмоциями. К счастью, пользоваться этими чарами приходилось редко, но я неизменно несколько часов после применения заклятия чувствовала себя мудреным механизмом, а не живым человеком. Меня сопутствующая бездушность раздражала, но так блекло и невнятно, что становилось тошно.
Мэтр советовал вводить себя в это состояние всякий раз, когда предстоял бой с более чем двумя противниками, и очень просил не использовать чары, чтобы заглушить боль утраты. Это было верное предостережение, ведь бесчувственность, мнимую и недолгую, потом захлестывали все отодвинутые на задний план эмоции. Махом, одновременно, будто плотина рушилась. И становилось только хуже.
Сегодня до этого момента нужно было согреться, запрятаться под одеяло и запастись носовыми платками. Мой исключительно трезвый разум подсказывал, что слез будет много.
Даже сейчас, обдумывая рассказ Айна Хардона, я злилась из-за несправедливого решения королевы. И не помешало злости никакое заклинание.
Не Эстас Фонсо развратил, а другого слова я не находила, Рысью лапу! Не он превратил пограничный гарнизон в сборище вооруженных мужиков, не способных даже график караулов воспринять правильно. Да в разбойничьих шайках было меньше пьянства и разгильдяйства, чем в пограничной крепости Итсена!
Холодный рассудок рисовал мне молодого офицера-аристократа, только-только заступившего на службу в совершенно непотребный гарнизон. В свои двадцать два года Эстас Фонсо был самым младшим по возрасту человеком в крепости. Если бы в гарнизоне сохранялись уставные отношения, это не стало бы сложностью! Каждый знал бы свое место и помнил, в чем разница между солдатом и офицером.
А в этом разбойничьем логове старшие, считающие себя матерыми и опытными вояками, относились к его приказам, как к жужжанию назойливой мухи, и сопротивлялись переменам. Рассказ сержанта, того человека, который должен был следить за выполнением распоряжений командира, пестрил фразами вроде «новая метла по-новому метет, а потом обтирается», «молодой да горячий, успокоится, пообвыкнет», «это он по первости значимость показывает, угомонится».
Из-за скоропостижных смертей родных Эстас Фонсо не мог даже проверить, как исполняют его приказы. То есть, по сути, мой муж за три месяца после назначения руководил крепостью недели две.
Ее справедливое Величество просто хотела кого-то наказать! Хоть кого-то! Ей нужно было сорвать злость, на ком-то отыграться!
Хотя по справедливости и по уму королева должна была наказать предыдущего командира гарнизона и командующего в Астенсе! Они сделали предательство Айна возможным.
Трибунал, разумеется, моего мужа оправдал. Иначе и быть не могло!
Видимо, из-за того, что командир крепости оказался не предателем, а попавшим в королевскую немилость героем, ни о семье Фонсо, ни об участии моего супруга в хомленской истории в столице не говорили. В пансионе девушки сплетничали не хуже придворных дам, но ни разу не упоминалась фамилия, а я и слова не слышала о том, что дворянина-командира лишили титула и земель.
Вообще хомленскую историю как-то непростительно быстро замяли. Наверное, потому что многие считали решение королевы несправедливым, а обсуждать это себе дороже.
Неподвластная даже сильному заклинанию злость мерзко перехватывала горло, воздух уже не обжигал, но каждый вдох окатывал холодом изнутри. Нужно будет пометить в тетради, что на морозе «чистый разум» лучше не использовать — именно из-за этого сочетания я замерзала значительно быстрей, чем предполагала.
К счастью, постовой у дверей в жилую часть здания открыл быстро. Казалось, еще несколько минут на морозе — и я упаду замертво. Как все же странно, что Тэйка за неполные сутки на холоде даже не озябла. Ни насморка, ни кашля…