— Это сильная защита, — признала я. — Надеюсь, в Хомлене вам поверили.
— Отец поверил, — мрачно кивнул годи. — Вначале ремня дал так, что я неделю сидеть не мог, а потом за телами моих друзей отправился.
— Ему помогали?
Священник покачал головой:
— Нет. Это проклятое место, туда никто не суется. Там старый шаман похоронен. Отец его хоронил. Только отец мог туда ходить, потому что он сам должен был стать шаманом. И стал бы, если бы не та каганатка.
Тон собеседника недвусмысленно давал понять, что отец священника хотел быть шаманом, а его сын винил незнакомую мэдлэгч в том, что та разрушила мечту. Мне почему-то казалось, что судьба к лучшему так повернулась, но говорить об этом отцу Беольду не стала.
Как бы я ни боялась выглядеть злобствующей мачехой, придирающейся к напуганному и запутавшемуся ребенку, не смогла умолчать о том, что Тэйка вышла из рощи, лежащей к югу от крепости. Конечно, я не видела ни озера, ни призраков-хранителей. У меня, кроме чутья, слов сержанта об опасности и моих собственных ощущений, ровно никаких весомых доказательств не было. А рассказ о том, что Тэйка порой кажется слишком взрослой и ведет себя странно, мог вызвать лишь скептическую усмешку.
К счастью, отец Беольд от моих подозрений не отмахнулся, насторожился.
— Оберегу у нее взяться неоткуда. Может, духи ее не тронули, потому что она маг?
Я с сомнением покачала головой.
— Магический дар человека для потустороннего, скорей, повод напасть. А здесь еще и ослабленный ребенок, — заметив напряженный взгляд годи, поспешила пояснить: — Поймите, пожалуйста, правильно. Я очень рада, что она жива и здорова. Я хочу, чтобы так было и дальше, чтобы с Тэйкой ничего плохого не случилось. Поэтому нужно разобраться. Мне нужно точно знать, с чем имею дело.
— Я могу помочь книгами и записями отца, — задумчиво ответил священник. — Соберу к завтрашнему полудню все, что есть. Может, там что полезное отыщется.
На том мы и расстались. Прислушиваясь к эмоциям годи, я с удивлением осознавала, что он обеспокоен ситуацией, но при этом настроен по отношению ко мне благожелательно. Как странно обрести в лице священника союзника! Такого на моей памяти за двенадцать лет не случалось ни разу.
В город мы ездили с мужем вдвоем, и поездка превратилась даже не просто в замечательную прогулку, а в настоящее свидание. Кофе в уютной таверне, вкуснейший вишневый пирог, обсуждение книжных героев и любимых композиторов не испортил даже неизбежный разговор о Тэйке и общение с годи.
Отец Беольд пообещал ничего не говорить мужу о проклятой роще, пока я не разрешу, поэтому беседа со священником о девочке была посвящена относительно простым темам о продолжительности наказания и соразмерности с виной.
Годи попросил подумать, как Тэйка может исправить содеянное. Предложил вместе с ней собрать травы для краски, помочь ее сварить или же сделать какие-нибудь защитные временные амулеты с подобными свойствами. Отец Беольд заверял, так Тэйка лучше поймет, что разбила не просто вещи, а чей-то труд.
Чувствовалось, что подобные беседы священник проводил достаточно часто со многими родителями. Муж время от времени кивал, казалось, для него не новы логичные слова годи, перекликающиеся с советами книг по воспитанию детей. Я читала такие, когда Нинон вошла в трудный возраст, а разговоры с преподавателями пансиона были созвучны научениями священника.
И все же эта беседа стала в некотором роде поворотной. До нее мой муж обсуждал воспитание своей дочери со священником, просил его совета и помощи. Теперь же Тэйка была нашей с ним общей ответственностью. Именно во время этого разговора стало очевидно, что в глазах годи у девочки отныне есть и отец, и мачеха, действующие сообща на благо Тэйки и для укрепления семьи.
Изменение заметила не только я, но и супруг. Чувствовалось, что ему приятны перемены и мое неравнодушие к судьбе девочки и отношениям с ней. Пусть он ни словом не обмолвился, но его выдавали взгляды, жесты и чарующе родная улыбка.
Записи, которыми поделился со мной отец Беольд, я с неиссякающим интересом изучала несколько дней. В тонких тетрадях подробно описывались зелья, ритуалы и заклятия годи. Назвать это чистой шаманской магией я затруднялась, потому что творить волшебство могли и неодаренные, а сила для чар шла из молитв. Колдующий должен был уметь вводить себя в транс с помощью молитв и читать их на северном руническом языке, на языке шаманов.