Стоя там, я оглядывалась. Вокруг озера на равном расстоянии друг от друга возвышались исполинские, в три человеческих роста иссиня-черные изваяния хранителей, будто вырезанные из оникса. По рассказу знакомца я уже имела представление об истинном виде и размере тотемов. Они были значительно меньше, а сейчас казались огромными из-за того, что животные кормились.
Я запоминала, где стояли тотемы, каково было положение самых опасных хищников, решив начать с медведя и волка, а крысу оставить напоследок. Чувствуя себя под защитой оберегающего тепла, безбоязненно и даже без оглядки прошла по вотчине шамана.
Добротный дом, украшенный многочисленными усиливающими, но не охранными амулетами и рунами. Кажется, его хозяин всячески старался увеличить собственное могущество, черпал силу из всех стихий, напитывая ею свое жилище. А еще шаман либо боялся умереть, либо кичился тем, что нашел ключ к вечной жизни — я заметила несколько рунических надписей «неподвластен смерти». Надеюсь, теперь, когда он не смог найти и воспитать себе «преемника», страха перед небытием прибавилось.
Видение закончилось, меня вынесло в состояние между сном и явью, когда реальность ощущается зыбкой и удивительной разновидностью сна. Я знала, что лежу на постели, что мне хорошо и тепло, что где-то у меня за спиной чуть тлеет ночник, а свет, проходящий через матовое стекло, розоватый, уютный, ласковый. Пахло духами Эстаса, свежая мятная нотка откликалась улыбкой и не поддающейся описанию радостью.
Я расслабилась, крепче прижала к груди руку обнимавшего меня со спины Эстаса и уснула.
Глава 53
Бледная Кэйтлин к его вящему ужасу потеряла сознание. Молясь Триединой, чтобы в этот раз обморок длился недолго, Эстас подхватил жену на руки и отнес к себе в постель. Накрыв Кэйтлин одеялом, он решил разбудить Дьерфина, чтобы тот посмотрел, только ли в магическом истощении дело.
— Не уходи, — Кэйтлин пришла в себя, поймала Эстаса за руку и впервые обратилась на «ты».
— Я приведу лекаря, — пообещал он, сжав прохладные пальцы. — Я быстро.
— Не надо, — твердо сказала жена.
— А листок? Его нужно уничтожить, — напомнил он.
— Завтра.
Ее голос звучал как-то странно, глухо, будто в трансе. Впечатление усиливали краткость фраз и лишенное эмоций лицо. Изумрудные глаза сияли ярче обычного, такое бывало, если Кэйтлин работала с потоками, поэтому Эстас не стал спорить и не ослушался, когда она серьезно повторила:
— Не уходи.
Его руку она так и не выпустила, пристально наблюдала за тем, как он ложится и натягивает одеяло.
— Нужно спать, — сказала Кэйтлин, закрыла глаза, и через минуту ее дыхание стало ровным и глубоким.
Как ни удивительно, сон сморил и Эстаса. В какой-то момент ему показалось, что Кэйтлин замерзла, и он обнял ее, чтобы согреть и успокоить, а утром очень удивлялся собственной наглости, когда проснулся, все еще прижимая к себе жену.
Ей сон пошел на пользу. Она уже не была так бледна, а в свете ночника казалась исключительно красивой. Любуясь девушкой, по-прежнему держащей его за руку, хотя объятия распались, Эстас боролся с сильным искушением поцеловать Кэйтлин. Но такой порыв мог испортить хрупкие доверительные отношения, поэтому Эстас ограничился тем, что осторожным движением убрал с лица жены черный локон.
Глядя на Кэйтлин, Эстас поражался тому, что за короткое время она стала ему так дорога. Эта удивительная девушка за каких-то два месяца полностью перевернула его мир и будто заново научила дышать, видеть, чувствовать. Каждый миг в ее обществе был драгоценностью, и Эстас отчетливо понимал, что влюбился в Кэйтлин. Влюбился окончательно и бесповоротно и очень надеялся, что не безответно. Она ведь обмолвилась, что он тоже стал много для нее значить.
Оставалось только подгадать момент, чтобы ничто не омрачало настроение, и признаться. О том, как будет жить, если любовь не взаимна, Эстас старался не думать. И без того решение поговорить с Кэйтлин откровенно о чувствах казалось самым страшным испытанием в его жизни.
Кэйтлин проснулась, встретилась взглядом с мужем:
— Доброе утро, — прозвучало чуть сипло спросонок, а улыбка добавила моменту особого очарования.
— Доброе, — откликнулся он. — Вам лучше?
— Да, гораздо лучше. Простите, что я вас разбудила и выспаться не дала, — покаялась она. — Вы, наверное, переживали обо мне, раз не ушли в мою спальню.