— Если вашей супруге так будет спокойней, можем завести ей обычную тетрадь, — предложил мэр. — Ей, должно быть, все равно, где подпись-то ставить. Она же токмо вас поддержать хочет.
— Я поговорю об этом с леди Россэр, — заверил Эстас, очень ярко вспомнив реакцию жены на новости о его ссылке. Кэйтлин сочувствовала и в самом деле старалась поддержать, приободрить.
Отчего-то именно из-за этой мысли Эстасу стало совестно, что он до сих пор не решился поговорить с женой о чувствах, не нашел в себе сил признаться в любви. В голову приходил только традиционный вариант выяснения отношений, включавший преклонение колена, признание и дарение помолвленного кольца. Подумав, что ювелир должен был записать размеры проданных к свадьбе колец, Эстас решил не откладывать дело на непонятный срок и купить Кэйтлин кольцо.
Мысленно выбирая камень, Эстас собирался выйти из ратуши, когда его окликнул до боли знакомый голос. Голос, который он не рассчитывал услышать до посмертия.
Медленно повернувшись, Эстас Фонсо встретился взглядом с отцом. Колотящееся сердце пропустило удар, Эстас сильней вцепился в ручку двери, слов не нашел. Только смотрел на отца пару невыносимо долгих мгновений.
— Возвращайся в Рысью лапу, — велел Лойзар Фонсо. — Кэйтлин и Тэйка в большой опасности. Возьми из комнаты Кэйтлин жгуты и смазку для клинка. Жена тебе показывала нужный флакон. Шаман не позволил Кэйтлин хоть сколько-нибудь подготовиться. У нее с собой только кинжал. Выезжай верхом через главные ворота. Я проведу тебя коротким путем к роще. Торопись!
Эстас кивнул, пробормотал благодарность и сорвался с места. До Рысьей лапы еще нужно было добраться.
Страх за Кэйтлин и за дочь сметал все остальные чувства и мысли, перехватывал дыхание. Конь, будто почувствовав состояние хозяина, мчался сломя голову, взрывая копытами укатанный снег.
Шаман увернулся в последний момент. Мой клинок лишь оцарапал ему плечо, прорвав призрачную одежду.
Еще ударить не успела — шаман швырнул в меня ледяное копье, я отпрыгнула, закрылась защитой Альдина. Золотистый купол отгораживал меня от бранящегося врага, от скалящихся, но пока не нападающих хранителей.
— Бабье проклятое! — рявкнул шаман, запустив в меня еще одним копьем.
Купол дрогнул, пошел трещинами, резко запахло можжевельником и горячей смолой.
— Иди сюда, коза упрямая! Ты ж обещалась в ритуале участвовать!
— Верно, только не обещала его до конца доводить, — подчеркнула я. — Я поучаствовала. А ты теперь не смеешь тронуть Тэйку. Иначе твоя же магия тебя накажет.
Он взбесился, хлестал по куполу заклятиями. Защита Альдина трескалась, осыпалась. Я отскочила в другое место, поставила новый купол. Он тоже не выдержал ударов девятки-мага, вряд ли вообще что-то могло надолго меня обезопасить.
Заклинание «чистый разум» отсекло эмоции, помогло бережней расходовать резерв.
— Успокойся! — велела я, удерживая остатки щита. — Еще ранишь меня, а тебе это не нужно. Я права?
Он рыкнул ругательство, но очередное копье, блеснув, растаяло в воздухе, так и не сорвавшись с рук шамана.
— Еще раз нападешь, убью девчонку! И мне наплевать на наказание!
Это не было пустой угрозой. Трезвый рассудок и чутье говорили, что шаман действительно настолько отчаялся. Я — его последний шанс зацепиться за жизнь, получить новую судьбу.
Защита Альдина рухнула, не выдержала веса впившихся в нее заклятий. Лис-хранитель за моей спиной щелкнул зубами, будто хотел вцепиться в ногу, но пока не получил разрешения.
Изо льда рядом со мной за считанные мгновения выросли плети плюща. Я отскочила в сторону, отсекла часть кинжалом, но заклятие шамана было сильней, а хранители не давали мне места для маневра. Плети обвили меня, привязали к месту, холодили сквозь одежду.
— Думаю, ты знаешь, что сейчас будет, — хищно ухмыльнулся шаман, убедившись, что я больше не могу пошевелиться. — Еще ни разу я не был бабой. Может, пойму, чего вы такие дурные.
Он затянул песню, слов которой я не могла разобрать. Хранители двигались в такт, дятел выстукивал ритм. Чистый разум перебирал возможности освободиться и пытался противостоять попыткам шамана вторгнуться в мое сознание.
То, что мой враг был значительно сильней, воспринималось данностью, фактом. Добровольно лишив себя эмоций, я не почувствовала даже досады, когда шаман сломил мое сопротивление и навязал видения о своих прошлых жизнях. Я знала, где и когда он жил, заводил ли семью. Следила за развитием дара, укрепляющегося с каждым перерождением, и трезвый ум подсказывал, что любой дар мог значительно преобразиться, если бы людям были отмеряны более длинные жизни. Для полного раскрытия всех возможностей магам обычно не хватало времени.