Женщина протянула ему руку, и они обменялись короткими рукопожатиями. В первый раз за вечер она улыбнулась. У нее была довольно милая улыбка, сдержанная и не слишком слащавая.
Подозвав бармена, он хотел было заплатить за двоих.
— Я уже заплатила за свой коктейль — еще до того, как вы пришли, — сказала она. — Я просто растягивала удовольствие.
Бармен вытащил из кармана куртки небольшой блокнотик, карандашом нацарапал на верхней странице: «1 скотч — 60», оторвал его и положил перед ним.
Он заметил, что страницы были пронумерованы, и увидел в верхнем углу большую жирную цифру «13». Криво усмехнувшись, он вручил бармену листок вместе с необходимой суммой, повернулся и последовал за своей дамой.
Она направилась к выходу. Какая-то девушка, устроившаяся вместе со своим кавалером за одним из столиков у стены, даже слегка подалась вперед, провожая взглядом ослепительную шляпу, которая проплыла мимо. Он шел следом за своей спутницей и поймал этот взгляд.
На улице она выжидающе повернулась к нему:
— Что ж, командуйте.
Он поманил пальцем такси, стоявшее неподалеку. Водитель другой машины, проезжавшей мимо, которому этот знак вовсе не предназначался, хотел было перехватить пассажиров, но первый таксист ринулся в атаку: его машина опередила машину соперника, правда слегка поцарапав и ободрав ей крыло. К тому времени, когда страсти немного улеглись и победитель достаточно остыл, чтобы обратить внимание на пассажиров, женщина уже устроилась в салоне.
Ее спутник задержался на секунду около водителя, чтобы назвать адрес.
— «Мезон Бланш», — сказал он и присоединился к даме.
В салоне горел свет, и они не стали его выключать. Может быть, потому, что полумрак придал бы всему происходящему оттенок интимности. Им обоим казалось, что сейчас это было бы неуместно.
Тут он услышал ее короткий удовлетворенный смешок. Проследив за направлением ее взгляда, он и сам сдержанно усмехнулся. Фотографии на водительских удостоверениях таксистов редко бывают шедеврами, но эта казалась просто карикатурой — уши, торчащие, словно ручки кастрюли, вдавленный подбородок и вытаращенные глаза. Имя обладателя этих черт было коротким и запоминающимся: Эл Элп.
Он подсознательно отметил это и тут же забыл.
«Мезон Бланш» представлял собой небольшой уютный ресторан, славящийся отменной кухней. В подобных местах даже в самые горячие часы царит благодатная тишина. Ни музыке, ни каким-либо иным раздражителям не позволялось нарушать покой клиентов, искавших здесь уединения.
В вестибюле она задержалась:
— Вы позволите, я отлучусь на минуту и постараюсь стереть следы времени? Не ждите меня, идите за столик, я вас найду.
Когда дверь дамской комнаты распахнулась перед ней, Хендерсон заметил, как женщина коснулась руками шляпы, словно собираясь ее снять. Дверь закрылась, прежде чем она закончила это движение. Ему пришло в голову, что ее вдруг покинула решимость, поэтому, видимо, она и задержалась: хотела снять шляпу, чтобы, входя в зал отдельно от него, меньше привлекать внимание.
Метрдотель приветствовал его у входа.
— Вы один, сэр?
— Нет, у меня заказан столик на двоих. — Он назвал свое имя: — Скотт Хендерсон.
Метрдотель посмотрел в список.
— А, да. — Он взглянул за плечо клиента. — Вы один, мистер Хендерсон?
— Нет, — уклончиво ответил Хендерсон.
В зале оставался лишь один свободный столик. Он стоял в нише стены, и сидящих за ним не могли видеть другие посетители.
Когда она наконец появилась у входа в зал, шляпы на ней не было, и он поразился, насколько шляпа меняла ее лицо. Теперь оно казалось каким-то простоватым. Исчез озарявший его свет; в нем появилось что-то незаконченное, безвольное. Она оказалась самой обыкновенной женщиной в черном, с темно-каштановыми волосами, из тех, что всегда остаются в тени. Ни хорошенькая, ни дурнушка, ни высокая, ни маленькая, одета не слишком шикарно, но и не безвкусно — в общем, ничего собой не представляющая, совсем обычная, бесцветная, типичная средняя представительница своего пола. Пустое место. Набор признаков. Среднестатистическая величина.
Ни один из присутствующих не задержал на ней взгляд дольше обычно, никто не постарался запомнить ее.
Метрдотель, занятый в этот момент сервировкой салата, не мог проводить ее на место. Хендерсон привстал, чтобы привлечь ее внимание, и заметил, что она не направилась к нему прямо через зал, а деликатно пробралась вдоль стены — это был более долгий, но значительно менее заметный путь.
Свою шляпу она несла в вытянутой руке. Затем положила ее на третий, свободный стул за их столиком и прикрыла краем скатерти, возможно, чтобы уберечь от пятен.
— Вы здесь часто бываете? — спросила она.
Он сделал вид, что не слышал вопроса.
— Простите, — мягко проговорила она, — это попадает в раздел «Личные обстоятельства».
У официанта, обслуживающего их столик, на подбородке была родинка. Хендерсон невольно обратил на это внимание.
Он сделал заказ на двоих, не советуясь с ней. Она внимательно слушала и, когда Хендерсон закончил, посмотрела на него с одобрением.
Начать разговор оказалось нелегкой задачей. Набор тем был строго ограничен, и к тому же ей приходилось сражаться с его мрачным настроением. Как и всякий мужчина в подобной ситуации, он предоставил инициативу ей, делая лишь слабые попытки поддерживать беседу. Хотя иногда казалось, будто он ее слушает, большую часть времени его мысли, очевидно, витали где-то далеко. Порой он поворачивал их в нужное русло, делая над собой почти физическое усилие, но лишь тогда, когда его рассеянность становилась настолько заметной, что грозила перейти в открытую грубость.
— Не хотите ли снять перчатки? — вдруг спросил он.
Перчатки были черного цвета, как и вся ее одежда, за исключением шляпы. Они, казалось, не мешали ей, пока они пили коктейль и ели суп, но к рыбе подали ломтик лимона, и она пыталась вилкой выдавить сок.
Она тут же стянула правую перчатку и немного помедлила с левой, словно раздумывая, снять ее или оставить. Наконец, с некоторым вызовом, сняла и ее.
Он старательно избегал смотреть на обручальное кольцо. Он переводил взгляд с одного предмета на другой, будучи уверен, что его спутница все это прекрасно видит.
Она не старалась произвести впечатление, но при это оказалась неплохой собеседницей; умело вела разговор и успешно избегала банальных и неинтересных тем — погоды, газетных новостей, еды, которую им подали.
— Эта сумасшедшая южноамериканская певица, эта Мендоса, на которую мы идем вечером, — когда я впервые видела ее, год назад или что-то около того, у нее почти не было акцента. А теперь, каждый год, как она приезжает сюда на гастроли, она, кажется, все больше забывает английский и с каждым разом говорит все хуже и хуже. Еще один сезон, и она снова будет говорить только по-испански.
Он улыбнулся краешком рта. Она получила хорошее воспитание, это очевидно. Иначе ей вряд ли удалось бы играть ту роль, какую она играла сейчас, и при этом не сбиться в ту или иную сторону. У нее было чувство меры, удерживающее ее на границе приличия и безрассудства. Опять же, если бы она избрала то или другое, она оказалась бы более яркой, более запоминающейся. Не будь она так хорошо воспитана, она казалась бы пикантнее, но вульгарнее и проще. Если бы ее манеры были более изысканными, она бы просто блистала и тем привлекала бы к себе больше внимания. А такая, какая есть, она казалась незаметной, почти бестелесной.
Когда обед подходил к концу, он заметил, что дама изучает его галстук. Он с недоумением посмотрел тоже.
— Что-то не то? — спросил он.
Галстук был темный, без какого-либо рисунка.
— Нет, сам по себе он вполне хорош, — поспешила уверить его дама. — Только он сюда не подходит, это единственная вещь, которая не вписывается в ваш… простите, я не хотела вас критиковать, — закончила она.