Выбрать главу

Нора вспомнила, как однажды Кристиан высказался при ней по поводу любовного зелья и других подобных вещей. Уверенный в собственной неотразимости, он тогда посмеялся над неотесанными болванами, которые прибегают к помощи заклинаний. Этим шутам гороховым, заявил он, нужны не заклинания, им нужно поучиться, как доставлять женщине наслаждение. Бедный Кристиан, должно быть, он совсем отчаялся, раз пал так низко.

Бедный Кристиан. Она потерлась лицом о его щеку, и тут он запел тихим, полным довольства голосом:

Мой горячий петушок,Хрящеватый гребешок,Сизая головушкаИ мешком бородушка.Гребешок у него ал,Тверд и крепок, как коралл,Чуть набрякнет гребешок,Сразу вскочит петушок,Увлажнятся глазки,Ждет он новой ласки.Одного я не пойму,Все не раскумекаю:Ему вроде ни к чемуНочью кукарекать.Жаловался петуху яНа судьбу свою лихуюМол, ты спать мне не даешь,До заутрени поешь.Он в ответ — а выход есть:К леди в гнездышко залезть.

Разгоряченное тело Норы запылало еще больше, хотя, казалось, это уже невозможно. Она уткнулась головой в шею Кристиана, и он тихонько засмеялся.

Вот уж действительно, бедный Кристиан.

ГЛАВА 24

Глубокий сон сменился дремотой; Кристиан начал воспринимать окружающий мир. Он испытывал умиротворенность, казавшуюся ему самому странной и ненадежной. Он лежал на спине, не желая просыпаться окончательно, ибо знал — с пробуждением к нему вернется смятение, сравнимое со смятением паука, обнаружившего, что его паутина порвана. Терзавшие его неуверенность и сомнение по силе приближались к страстям, владевшим героями греческих трагедий. Неуверенность заставила его приоткрыть один глаз, чтобы удостовериться, на месте ли Нора.

Глаз забегал вокруг, пока не наткнулся на изгиб женского тела. Этого оказалось достаточно, чтобы Кристиан ощутил сладостный зуд между ног. Открыв второй глаз, он подполз к Норе и прижался бедрами к ее ягодицам. Нора вжалась в него, и он улыбнулся глупой улыбкой, которую ни за что не позволил бы увидеть Иниго или любому другому из своих друзей. Она простила его, и он поглупел от счастья. Он не уставал благодарить Бога за ее великодушие.

Если бы только он был уверен, что Нора простила его по собственной воле, а не под влиянием заклинаний, которым научила его старуха Винни. Нора высмеяла его за то, что он в точности выполнил указания Винни касательно корня мандрагоры. Корень нельзя вытаскивать из земли самому, особо подчеркнула старуха, и он безоговорочно поверил этому. Сейчас, подумав об этом, он покраснел. И все же Нора появилась в ту ночь сразу же после всех его манипуляций, словно ее привела туда какая-то неведомая сила. Вдруг ее любовь исчезнет вместе с колдовством?

Даже сейчас, когда он терся бедрами о ее податливое тело, страх этот копошился в нем. Нора подняла его на смех, когда он сказал, что околдовал ее, и ее страсть только этим и объясняется. Вспыхнув, она стала уверять его, что источником колдовства является его прекрасное тело и ничего больше, и даже доказала это, доставив ему несказанное наслаждение ртом. После такого доказательства Кристиан, воспрянув духом, затащил Нору в комнату и не выпускал в течение двух суток.

Но и за двое суток он не насытил свою похоть, не скованную теперь страхом оказаться навсегда отлученным от тела Норы. Пришедшая к нему умиротворенность была незаслуженной наградой; она рождалась из сознания, что он любим, несмотря на все свои тяжкие ошибки и прегрешения, несмотря на свое неконтролируемое ненасытное вожделение. Почувствовав, как рука Норы сжала ему член, он улыбнулся. Возможно, вожделение вовсе не было грехом в глазах той, что была его объектом. Он судорожно вздохнул, когда ее рука крепче стиснула его член.

— Не удивительно, что Мег ни в какую не хотела от тебя отказываться.

Он укусил ее сзади в шею.

— Она занималась со мной любовью, когда я был еще мальчиком, и теперь думает, что я принадлежу ей.

— Нет, теперь ты принадлежишь мне. — Нора повернулась к нему лицом.

— Я никому не… Кровь Христова!

Тело Кристиана изогнулось — Нора ущипнула его одной рукой, а другой снова сдавила ему член. Не успел он прийти в себя, как она нырнула под одеяло и, завладев его членом, принялась сосать. Он вцепился руками в одеяло, пытаясь одновременно освободиться от ее рта. Это ему почти удалось, но в последний момент она перехитрила его, раздвинув ему ноги и пустив в ход зубы.

Дрожь наслаждения прошла по его телу, он приподнял бедра над кроватью и задвигался у нее во рту. Никогда прежде у него не возникало ощущения такой полной утраты контроля над собой. Но когда она ухватила его за мошонку, он навалился на нее и прижал к кровати, вознамерившись стереть с ее лица выражение триумфа.

Хотя и с трудом, но ему все же удалось стащить с кровати одеяло, одновременно удерживая Нору на месте. Положив руку на ее заветный холмик, он крепко сжал его, но больше ничего не стал делать. Нора попыталась извиваться; в ответ он принялся лизать и целовать ее грудь, не убирая при этом руки с заветного холмика. Под его рукой ее плоть увлажнилась и набухла.

Зная, что она старается угадать, когда он начнет двигаться, он держал ее в напряжении, не прекращая однако, сосать и покусывать ей грудь. Ее соски набухли и отвердели, и Нора зашипела на него.

Усмехнувшись, он положил голову ей на грудь, прислушиваясь к ее учащенному дыханию. Когда дыхание выровнялось, он стал водить пальцем между ее тайными складками. Он повторил это несколько раз, затем, опустив голову, приник к ним ртом. Он ласкал ее языком до тех пор, пока она не вонзила ногти ему в спину. Только тогда он оторвался от нее, положил ее ноги себе на бедра и вошел в нее.

Это было просчетом с его стороны — доведенный собственной игрой до состояния предельного возбуждения, он мгновенно утратил над собой контроль и яростно задвигал бедрами, стремясь получить максимальное удовольствие. Нора ответными движениями старалась втянуть его глубже в себя.

Затем, обхватив его бедра, стала направлять его движения таким образом, чтобы самой достигнуть вершин наслаждения. Эти ее манипуляции вызвали у него благоговейный трепет. Наконец она застонала в оргазме; ее влажная плоть всосала его в себя без остатка, и в тот же миг его соки хлынули в этот требовательный сосуд.

Когда улеглись волны наслаждения, он открыл глаза и обнаружил, что стоит на четвереньках между ног своей прекрасной мучительницы. Он в недоумении огляделся, не в силах поверить, что все вокруг осталось таким же, как раньше, потому что сам он изменился.

На секунду в нем с необычайной силой вспыхнул инстинкт собственника — ему захотелось отправить жену в замок Монфор и запереть в башне, чтобы ни один мужчина не смог прикоснуться к ней. Безумие.

Он улегся на Нору. Она гладила ему волосы, шепча слова восхищения его телом, и он, внутренне улыбаясь, поклялся себе, что не даст ей узнать, насколько близок он был к полному подчинению. Что она тогда сделает с ним, он и представить себе не мог. Размышляя над этим, он погрузился в сон, укрытый, как одеялом, руками и ногами своей любимой.

Проснувшись спустя несколько часов, Кристиан увидел, что Нора зашнуровывает лиф своего платья. На голове у нее была сетка для волос, которая, однако, не могла сдержать пышные кудри, вьющиеся вокруг лица и по плечам. Она затянула последний шнурок и, подняв глаза, обнаружила, что он, нахмурившись, наблюдает за ней. Она соскользнула с кровати и направилась к двери. Он рванулся за ней и, оказавшись у двери раньше нее, загородил собой дверной проем. Она уперлась в его грудь.