— Это все я, — тихо проговорила Нора. — Я больна. Я вся горю и… и мне как-то неудобно.
На мгновение у Кристиана перехватило дыхание, а затем он так громко захохотал, что Нора вновь вскочила и посмотрела на него с недоумением. А он, присев на корточки перед скамьей, все никак не мог остановиться. Наконец, успокоившись, он поднял на Нору глаза и проговорил:
— Моя невинная, моя нежная глупышка.
— Я же говорила, что я вам не нравлюсь.
Он с улыбкой покачал головой.
— Тебе лишь не нравится то, что ты чувствуешь, когда я к тебе прикасаюсь.
— Нет, мне просто неудобно.
— То, что ты испытываешь, не неудобство, а удовольствие.
— Ха!
— Правда. Вот смотри. — Он положил ей руку на плечо. — Что ты сейчас чувствуешь?
— Тепло.
— Где?
— Там, где вы касаетесь меня.
— И?
Она покраснела и плотно сжала губы.
— Здесь? — Он положил ей другую руку на бедро, и она вновь сжалась. Рука его скользнула ниже и нажала внизу живота между бедер. Голос его звучал хрипло, когда он сказал: — Здесь также, бьюсь об заклад.
Она ударила его по пальцам.
— Черт побери, женщина! — Он поднес горевшую от удара руку к губам. К несчастью, ничего не могло облегчить ему боль в паху. — Ты, как всегда, выбираешь самый неподходящий момент, чтобы забыть о своей трусости.
Нора вскочила и, скрестив на груди руки, устремила на него суровый взгляд.
— Я должна быть в приемном зале, милорд.
— Ведьма.
— Уходите.
— Я еще с тобой не закончил. — Он встал и сделал к ней шаг, но тут же был вынужден остановиться, услышав, как хлопнула выходившая в сад дверь.
Бросив взгляд через плечо, он увидел садовника, в руках у которого были корзины с компостом. Повернувшись вновь к Норе, он тихо произнес:
— Предупреждаю тебя, дорогая. Я не привык выступать в роли просителя. Я вырос среди воров и знаю, как выкрасть то, что мне надо. Прячься от меня сколько угодно, это все равно тебе не поможет.
Вернувшись к настоящему, Кристиан снова с ненавистью вонзил кинжал в каплуна. Лезвие прошло сквозь мясо и со звоном ударилось о металлический поднос.
— Уверен, ее никто никогда в жизни не целовал, — произнес он вслух. — Надо же. Не четырнадцатилетняя невеста, кажется, а туда же, «неудобно».
— Милорд?
Кристиан поднял глаза. Перед ним с караваем хлеба в руках стоял слуга. Слуга положил хлеб на поднос и застыл, глядя на раскромсанного каплуна. Бросив свирепый взгляд на онемевшего от изумления слугу, Кристиан схватил поднос и выбежал из кухни. Через несколько мгновений он был уже в комнате в башне. Блейд лежал на кровати, согнув одну ногу в колене и положив на нее другую, и глядел вверх, на балдахин. Стопа книг занимала большую часть стола возле кровати, и Кристиан отодвинул их в сторону, чтобы освободить место для подноса.
— Где книга, которую я дал тебе вчера?
— Вам известно, что я не знаю латыни, — протянул лениво Блейд.
Кристиан выудил из кучи книг на столе одну и, перелистав, прочел:
— «Disce bonas artes, moneo, Romana inventus, Non tantum trepidos ut tueare reos; Quan populus iudexque qravis lectusque senatus, Tam dabit elequoiu victa puella mancs». Переведи.
— Иди ты к черту!
— Ты предпочитаешь пасти свиней?
Блейд опустил ногу и, встав на четвереньки, оскалился на своего тюремщика.
— Я не знаю латыни. И никогда не знал. Никогда!
— Твоя манера речи говорит об обратном. — Кристиан опустил глаза на страницу и перевел только что прочитанный им отрывок — «Овладевайте благородными искусствами, я советую вам, молодые патриции Рима, и не только для того, чтобы защищать дрожащих плебеев; женщина, как и плебеи, суровые судьи или избранный сенат, подчинится вам, покоренная вашим красноречием». Овидий, «Искусство любви».
— Вы пытаетесь сделать из меня джентри.[8] Но я мошенник, взломщик, вор и разбойник, а не какой-нибудь там потерянный знатным вельможей сын.
Кристиан взял лежащий на подносе нож, отрезал щедрый кусок от порядочно искромсанного каплуна и протянул мясо юноше. Блейд бросил на мясо подозрительный взгляд, затем схватил его обеими руками.
— Почему, как ты думаешь, я перебрасывал тебя с одной работы на другую на протяжении этих двух недель?
Блейд проглотил кусок и пожал плечами.
— Чтобы разозлить меня?
— Когда я приставил тебя помогать дворецкому моего отца, он сказал, что ты не умеешь ни разрезать птицу, ни вычистить столовое серебро, ни даже сложить как следует скатерти и салфетки.
— Толстый боров!
— Я ставил тебя по очереди к кожевнику, кузнецу и свинопасу. И ты не смог овладеть ни одним из этих ремесел.