Не раз взгляд его обращался к ее юбке, изящно колыхавшейся вокруг ног. Ее глаза нечаянно останавливались на его длинных, обутых в сапоги ногах, мышцы которых так и перекатывались под шерстяной тканью. Оба поглядывали украдкой на свои сцепленные руки: его рука была такая темная и сильная, ее — светлая и тоненькая…
Когда они спустились ниже уровня дортуаров, туда, где когда-то расположены были кладовые и винные погреба, Рейн вдруг напрягся и непроизвольно сжал пальцы. Она обернулась посмотреть, но увидела только, что лицо у него каменное, точь-в-точь как окружающие их стены, а взгляд тревожный и устремлен куда-то за ее плечо.
— Давай уйдем отсюда, — процедил он сквозь зубы. Паутина! Здесь все было затянуто паутиной! Она потянула его к дверям. Как только они оказались на ярком солнце, он немного расслабился. Она повела его через заросшую травой поляну, некогда бывшую монастырским двором. Несколько минут они шли, держась за руки, в глубоком молчании, уходя все дальше от сырости и холода, навстречу солнцу и скалистому склону, сбегавшему к морю.
Подле развалин круглой сторожевой башни на самом краю аббатства, где было полным-полно каменных глыб, они нашли укромное местечко. Высокие густые травы стелились под их ногами, их окружил тихий и мерный шум волн. Он приостановился, она обернулась к нему.
— Извини. — Она вгляделась в его лицо: челюсти были упрямо сжаты. — Я забыла. А почему ты так ненавидишь пауков?
Рейн кинул на нее беспокойный взгляд, и она испугалась, что он рассердится на нее. Глаза у нее были теплые и ясные, волосы, золотившиеся под солнцем, нимбом окружали лицо. Внезапно ему захотелось рассказать этой девушке то, о чем не знала ни одна живая душа.
— Я… словом, однажды я оказался запертым в трюме корабля. Там этих пауков были сотни… — Она кивнула, принимая это в качестве объяснения, но он видел, что она не понимает. — В тропиках пауки бывают… ну, с кулак взрослого мужчины. Тарантулы. — Он сглотнул, чувствуя, как его охватывает паника при одном воспоминании о них. — Когда я был мальчишкой, на Барбадосе, самым большим лакомством у нас считались бананы, которые обычно доставлялись морем. Однажды я вместе с другими ребятами забрался на борт грузового судна, чтобы украсть немного этих плодов, и оказался запертым в трюме, где были бананы… и многие сотни пауков. Тарантулы имеют обыкновение прятаться внутри гроздьев бананов, и рабочие снимают урожай, даже не замечая, что пауки засели между стеблей. Я просидел в трюме много часов… а проклятые пауки ползали вокруг…
Он с силой сжал ее руку, а когда она ответила ему пожатием, выражение в глазах его изменилось. В голосе его зазвучали привычные сардонические нотки.
— Это должно казаться страшно забавным… то, что мужчина так… так…
— Боится пауков? — договорила она за него, поднимая руку с намерением коснуться его щеки. Однако рука ее остановилась на полдороге, она покраснела и отдернула бы руку, если б он не удержал ее в своей. — По-моему, ничего особенного в таком страхе нет.
Едва руки их соприкоснулись, как знакомое тепло стало разливаться по его телу и холодный узел напряженных мышц внизу живота растворился в этом тепле.
— Каждый человек чего-нибудь да боится, — заметила она негромко. — Я вот пугалась темноты, когда была маленькой, и до сих пор боюсь воды. Бабушка опасается дурных примет, а Гэр Дэвис — лошадей и молнии… и почти все люди страшатся смерти. Мой отец всегда говорил, что главное — это не позволять, чтобы страх помешал тебе сделать то, что ты должен или хочешь. — Стоило ей упомянуть отца, как на нее накатило уже привычное ощущение утраты. — Ведь ты и теперь любишь бананы, верно?
Рейн ласково погладил ее по щеке. Он совсем размяк от ее утешительных рассуждений, да и от краткого приступа печали по покойному отцу, который он ощутил вместе с ней. Грусть охватывала ее всякий раз, когда она упоминала об отце. И он не просто знал, что чувствует эта девушка, а словно бы участвовал в ее горе, переживал его вместе с ней.
— Должно быть, он был очень мудрым человеком, твой отец, и очень счастливым. Жаль, что я не успел познакомиться с ним.
Она улыбнулась ему сквозь увлажнившиеся ресницы, удивленная тем, что в тоне его прозвучало искреннее сожаление.
— И мне тоже жаль. — Улыбка вышла ангельски печальной. Руки его легли на плечи девушке, голова его медленно склонилась к ней, к мягкости ее губ. Она поднялась на цыпочки навстречу ему, нуждаясь в ласковой сладости его поцелуя. Губы его прижались к ее губам нежно, мягко, всего лишь указывая путь, если она захочет отозваться, позволяя ей самой определить темп. Нежные объятия, легкие прикосновения его ладоней к ее спине разоружили ее скованность, дали ее желаниям возможность самим распуститься, без суеты и спешки.
Он оторвался от ее губ как раз тогда, когда у нее уже начали слабеть колени. Чарити подняла лицо и взглянула в его потемневшие глаза. Губы ее пылали, по груди бегали мурашки. Неужели она сделала что-то не то? Или она слишком явно выказала свою готовность? Она вспыхнула как маков цвет, отвела взгляд. Ну почему ей никак не удается совладать со своими порывами, когда она рядом с этим человеком?!
Его губы тоже горели огнем, и все тело стонало и требовало продолжения, когда он взял девушку за руку и повел вдоль древней стены, сложенной из плоских камней, что тянулась вдоль всего уступа. Почти две недели он мечтал о том, что они вот так останутся с ней наедине и он ощутит прикосновение ее тела… всем своим телом. А теперь, когда они наконец остались вдвоем, его начали осаждать самые противоречивые чувства. Он уже принял решение, что эта девушка будет принадлежать ему, что он обучит ее любви, доставит удовольствие и насладится ею. Но теперь ему хотелось также слушать ее и рассказывать самому, смотреть на нее, даже защищать. Джентльмен внутри его оправился, встал на ноги и готов был отстаивать свою позицию. А что, если погубит девушку? Если он потеряет самообладание?..