— Не думаю, — в голосе Джоанны зазвучали ласково-мурлыкающие интонации рассерженной тигрицы. — В лучшем случае, до мыса Форнес, а на оставшуюся часть моря придется добавить свет твоего фонаря! — она замахнулась, намереваясь отвесить Мари тумака, но опоздала: Ксави, увлеченная пикировкой, споткнулась о порог. Грохот, донесшийся из-за двери, известил, что ее приземление было далеко не самым мягким. Когда Ксави с оскорбленным видом вновь возникла в проходе, Джоанна ахнула и, задохнувшись от мгновенного хохота, рухнула на скамью.
Мари с каменным спокойствием постояла над подругой, корчащейся в конвульсиях, осторожно прикоснулась пальцами к припухшему от удара о косяк левому глазу, пожала плечами и с достоинством вышла.
* * *Поздним вечером на бак, где нес вахту Нэд, поднялись Блад и Жак Ренар. Настроение у всех было паршивым, говорить ни о чем не хотелось.
— Скоро Фредериксхавн? — деланно-равнодушным тоном спросил Питер.
— Угу! — кивнул Волверстон. — Вон тот мыс пройдем и еще мили три, а там уже и гавань.
— Как искать ребят будем? — подал голос Жак.
— Не знаю, — буркнул Нэд. — Пусть Питер думает. Он у нас умный.
— Я думаю, — вздохнул Блад. — Только пока ничего не придумал. Ну, да ладно! До стоянки есть время.
Усиливающийся ветер поднимал гребни волн, сдувал с них пену, словно бюргер с пивной кружки. Чайки с мерзким злорадным хохотом носились над водой.
— Погода портится, — Нэд мрачно вглядывался в туманный горизонт. — Как бы камешки не поцеловать вон у того мыса. Стойте, стойте! — вдруг воскликнул он. — Это что еще за самоубийцы?!
Питер и Жак посмотрели на траверз, куда указывал палец Волверстона. Там, среди пляшущих волн, то появлялся, то исчезал огонек — факел, зажженный на борту шлюпки.
— Какого дурня понесло в море в такую ночку? — нахмурился Нэд. — Я б его, конечно, проучил, обормота, но жаль крещеную душу. Эй! — крикнул он. — Справа по борту! Держитесь, бездельники, мы сейчас!
— Долго же вы заставляете себя ждать, господа! — прозвучал в ответ знакомый веселый голос. — Так ведь и утонуть недолго!
Глава 47
Предатель Потапов застрелился в глаз, чтобы не попортить шкурку.
— Ну что это за жизнь?! Это же не жизнь, а сплошное недоразумение! За мужество и героизм, проявленные в борьбе со всякими стихиями — сутки гауптвахты, да еще трое суток мыть гальюн. Спасибо, хоть с перерывом на обед. Бр-р! Какой может быть обед после такого мероприятия?
Крошка положил голову на колени пригорюнившейся Ксави и сочувственно вздохнул.
— И не вздыхай! — строго глянула та на пса. — Мы вон тоже вздыхали. Только лишнюю «собаку» заработали. И всё. «И перестанем размазывать белую кашу по чистому столу», как сказал король налетчиков Беня Крик. Ты его знал, Крошка? Нет? Я тоже.
В самый разгар философствований Мари в каюту вошла Джоанна. Тихо чертыхаясь, она безуспешно пыталась оттереть скипидаром пятна краски на руках.
— До́жили татары! — буркнула она в ответ на недоуменный взгляд Ксави. — Дел больше нет на корабле, как якорные цепи красить. Ох и бесят меня эти «новые новости»!
— Что за новости? — встрепенулась Мари.
— А ты что, ничего не замечаешь? Как взяли во Фредериксхавне этого нового лоцмана, так все пошло наперекосяк. Команда расшаталась, на советах у кэпа хай стоит, а дела нет. Я-то там торчу по долгу службы — писарем, так аж уши вянут. Шум, как на сессии Верховного Совета племени Мяу! Вот, сегодня, например. Капитан обнюхивает лоцию и объявляет, что идти следует через Большой Бельт. Крюк, конечно, немалый, но ведь «нормальные герои всегда идут в обход». А этот наш Йеппе Нёргор уперся рогом: через Зунд — и всё тут! Мели, говорит, льды — не проскочим. Благо, кэп у нас мужик крутой — долбанул кулаком по столу и настоял-таки на своем. Так теперь Нёргор ходит мрачный, как дым над Везувием, и шушукается с Рябым (нашел же компанию!) и еще кое с кем из матросов. И все это мне ужасно не нравится!
— Дела-а! — вздохнула Ксави и шумно поскребла затылок. — Морды им, что ли, начистить для упокоения мятежных душ?
— Начистим, только не сейчас. У нас «собака» впереди — отоспаться надо. А уж завтра…
— Устроим банный день! — плотоядно потерла руки Мари. — Намылим шеи и подстрижем уши отдельным не в меру симпатичным личностям!
* * *Вахта с полуночи до четырех часов утра не зря в морском фольклоре зовется «собакой». Всякий раз, когда во время атлантического рейса на паруснике в конце ночной вахты в последний раз переворачивают песочные часы и наступает тот неуютный серо-мглистый час, что предшествует новому дню, по спине рулевого, одиноко стоящего у штурвала на кормовой надстройке, невольно пробегают мурашки. Стоять в эти часы вахту и по сей день считается делом особенно неприятным. С моря доносятся какие-то непонятные тревожные звуки, из предрассветной дымки проступают неясные очертания каких-то призрачных образов. Тревога овладевает человеком. Хочется закрыть глаза, зажать уши. Самое радикальное средство избавиться от этого наваждения — сделать добрый глоток и почесать мачту[82].