Я внимательно оглядела комнату.
А что тут думать? И ежу понятно, что на первых порах лучше поменьше болтать и побольше слушать. Ну а дальше потихоньку разберусь. С чем только современная русская женщина не справится! Избы и кони — это вчерашний день, мы теперь без дела в огонь не лезем, и скакунов на ходу не останавливаем, зато с легкостью можем начать жизнь с нуля.
Я посмотрела на укрытые покрывалом неподвижные ноги и заставила себя улыбнуться. Ничего. И с этим разберусь. Раз уж судьба забросила меня в другой мир, то наверняка не для того, чтобы я в постели валялась. Нет. Однажды я встану. Обязательно. И постараюсь устроить жизнь так, чтобы ни от кого не зависеть.
— Присси!
Я громко позвала служанку и только потом вспомнила, что для ее вызова есть звонок, и дернула свисающий над кроватью шнурок.
— Миледи?
Личико Присси все еще выглядело настороженным, но в глазах уже не было прежнего страха.
— Я хочу видеть своего опекуна. Можешь это устроить? И принеси обед.
Аппетита по-прежнему не было, но я понимала, что, если хочу восстановить силы, мне необходимо поесть.
— Слушаюсь, миледи, — пискнула служанка, и тут же исчезла за дверью.
М-да, неплохо бы заменить горничную на кого-то более адекватного. Хотя еще не факт, что в этом доме такие имеются.
Присси вернулась с подносом, я через силу заставила себя проглотить несколько ложек непонятной размазни, похожей на вязкую овсяную кашу, а потом переоделась с помощью служанки, и принялась ждать опекуна.
***
— Белла.
Высокий мужчина лет тридцати семи вошел в комнату и остановился в нескольких шагах от кровати. Длинное породистое лицо выглядело бесстрастным, темные, аккуратно уложенные волосы придавали ему холодную строгость, а глаза… Никогда не думала, что коричневый цвет может быть ледяным. Но именно такими были глаза незнакомца: карие, с едва заметным морозным налетом. Они напоминали шоколад, пролежавший пару часов в холодильнике.
Гость произнес мое имя и замолчал, а я смотрела на него и пыталась понять, как себя вести. Если судить по одежде Давенпорта — надо сказать, идеально сидящей на своем обладателе, — то в этом мире сейчас примерно конец девятнадцатого века, а это значит, что ни о какой эмансипации еще и речи не идет, и женщины полностью зависят от мужчин. Наверняка Изабелла общалась со своим опекуном почтительно, как подобает воспитанной юной леди. И если я сейчас начну разговаривать с затянутой в серый костюм ледышкой в привычной мне манере, то опекун сразу поймет, что я не Белла.
И что делать? Молчать? Или попробовать как-то наладить контакт? Эх, если бы я еще знала, какой была моя предшественница! Не спросишь же напрямую у слуг или у этого самого опекуна. Хотя, в любом случае, даже самые резкие изменения в поведении и характере можно оправдать долгой комой и потерей памяти.
Не успела об этом подумать, как Давенпорт сделал шаг вперед и спросил низким, лишенным эмоций голосом:
— Как ты себя чувствуешь, Изабелла?
— Неплохо, только вот ноги…
Я вздохнула, а опекун кивнул и сказал:
— Да, Штерн предупредил, что ты не можешь ходить, и ничего не помнишь.
Мне достался острый внимательный взгляд, от которого захотелось поежиться.
— Увы. Как ни старалась, я не смогла вспомнить ни вас, ни свое прошлое, ни тетушку.
Я снова вздохнула, опустила голову, скрывая отсутствие таких необходимых в этот момент слез, и судорожно стиснула руки.
— Это так… Так страшно, — всхлипнула дрожащим голосом, но тут же засомневалась, а не переигрываю ли я? Что, если Белла не была склонна к слезам? Да нет, вряд ли. С ее внешностью нежного тепличного цветочка она наверняка легко могла заплакать от страха, обиды или несправедливости.
— Ну, полно, полно, Белла, — в голосе Давенпорта послышались более человечные нотки. — Перестань. Ты обязательно поправишься.
— Вы уверены?
Опекун выглядел уже не таким замороженным. И в глазах эмоции появились, вот только я не смогла разобрать, какие.
— Разумеется, — кивнул Давенпорт и достал из нагрудного кармана золотые часы. — Доктор Штерн сказал, что это всего лишь вопрос времени.
На бледном лице застыло странное выражение. Похоже, лорд пытался ободряюще мне улыбнуться, но не слишком хорошо знал, как это делается.
— Значит, ног ты не чувствуешь? — оставив неудавшуюся попытку, спросил опекун, и уточнил: — До пояса?
— Почти.
— Что это значит?
Давенпорт прищурился.
— Ниже колен вообще ничего, выше — иногда что-то ощущаю, правда, двигаться особо не могу.
— Ты позволишь?
Опекун убрал часы в карман, подошел ближе и также, как недавно доктор Штерн, медленно провел рукой над моими укрытыми покрывалом ногами. На его длинном лице появилось странно задумчивое выражение. Казалось, Давенпорт к чему-то прислушивается. Время шло, в комнате царила тишина, нарушаемая лишь тихим треском дров в камине, а опекун все молчал, застыв надо мной неподвижным изваянием.