Кстати, одной из причин, по которой госпожа Нэш решила сегодня пойти искупаться, было то, что она хотела смыть запах. Океан должен ей в этом помочь.
Да, общая раздражительность вылилась в сексуальное напряжение. Или, наоборот, сексуальное напряжение усугубляло общую раздражительность. В тридцать лет так долго быть без мужчины нездорово. Да и любовь к мужу, надо признаться, та романтическая любовь, что довольствуется мечтами и грезами, помогая удерживать чувство в разлуке, — она как-то незаметно прошла. Линда, сколько ни ломала голову, не могла определить границу этого «прохождения».
Рассуждая сама с собой, она вдруг стала осознавать, что психологически мужа ей заменяет брат. Ему ей хочется звонить, его голосу она очень рада. Больше чем голосу мужа. После разговоров с Питом появлялось разочарование и ощущение пустоты. Почему-то крутилось на языке слово «дрянь». Неприятно всплывало лицо в очках. Лицо ученого, страстно увлеченного деятельностью, можно сказать, одержимого идеей человека. Одержимого, увы, не Линдой Нэш, как это было вначале их жизни. Да, бездетность наложила свой отпечаток.
Уже года два, признавалась себе Линда, у нее был, по сути, один мужчина в жизни. Одна опора — брат, этот мужественный ответственный человек. И вот в последнюю неделю она лишилась даже звуков его голоса по телефону.
Линда не заметила, как спустилась по заполненной пешеходами широкой лестнице и шла по песку пляжа. Океан был совсем рядом. Она повернула налево, к скалам, где было не так много людей.
Эротическое напряжение пугающе нарастало в последние дни. Ей виделись, снились, мерещились мужские образы. Фантазию нельзя было остановить. А сны невозможно проконтролировать. Иной раз она отчаивалась с собою бороться — и сладко отдавалась единственной реальности последних месяцев, вспоминая, проигрывая, эмоционально усиливая сцену в ванной. Она закрывала глаза — и буквально чувствовала нетерпеливые руки юноши на груди, слышала сопящее дыхание у шеи, ощущала, как чужая и властная упругость внутри нее яростно дергается. От этого наваждения невозможно было избавиться. Уж лучше расслабиться и получать удовольствие.
И все равно тревожащий стыд за эти неотвязные мысли не давал госпоже Нэш покоя, гнал ее в данную минуту на пляж, где было так много мужчин. О Боже! Линде было очень тяжело смотреть, как обнимаются некоторые парочки, целуются, как мужские руки двигаются по женским ляжкам. А между тем она замечала именно это! Из всех разнообразных тел, лежащих и двигающихся по песку, она видела только то, как молодые люди обнимают друг друга. А между тем на пляже были и дети, и старики, а большинство взрослых — так вообще индифферентно лежали на своих подстилках или матрасиках.
Скопление скал представляло собой довольно веселый уголок пляжа. Здесь сразу у берега относительно глубоко. А дно было не песчаным, а галечным. Волны с шумом разбивались о скалы даже в довольно тихую погоду. Когда же немного штормило — до той силы, пока не закрывался пляж, — здесь было завораживающе красиво и шумно. Линда усаживалась на один из больших камней, куда не доходила вода, и мечтательно смотрела на море.
Вот и сегодня она выбрала такое место. «На скалах», впрочем, в этот раз было довольно людно. Несколько мальчишек ловили рыбу. Они закидывали удочки под самые скалы, здесь было глубоко сразу. Недалеко от госпожи Нэш, справа, расположилась пожилая пара — несмотря на жару, он был в летних штанах и рубашке с короткими рукавами, она — в голубом легком платье. Они тихо и любовно о чем-то беседовали. И одновременно что-то жевали. Милые люди, подумала Линда. А обретет ли она такую мирную старость, когда, сев рядом со своей половинкой, будет ощущать тихое умиротворение и счастье? Возможно ли такое с Питом? А почему нет? Ведь в первые годы (года два) они тоже не могли насмотреться друг на друга, готовы были сидеть часами, как зачарованные. Не нужны были никакие слова. Но тогда присутствовала любовь. И она цементировала. А в старости, если они переживут кризис, будет другая любовь, ее иное, более спокойное качество.
Впереди лучилось под солнцем зелено-голубое пространство. Линда разделась до купальника, спустилась к воде, намочила голову — и снова села на высокий камень, подставив спину и шею солнцу. Пусть оно целует ее, если недостает на это мужчин.
25
Этот городок, расположенный на берегу Нила недалеко от Великих Пирамид, имел название Кастэлло. Оно никак не вязалось ни с местностью, ни с каким-либо именем, например, основателя этого городка, или, например, великого ученого и прочее. Городок был назван так по причине секретности. Какой-то великий ум в правительственных кабинетах одним росчерком пера дал ему такое название. А быть может, название принималось целым совещательным советом. А может, сам Министр Госбезопасности ломал голову над этим всю ночь, и к утру его озарило. Возможно также (почему нет?), что название это утверждал сам Президент, ведь в ОЕ мало что принималось без ведома Президента.
Как бы то ни было, но городок, основанный пятнадцать лет назад и все еще строящийся, носил название какого-то вымышленного человека, причем «родившегося» явно в области Пиренеев. Как бы то ни было, а Пит Макдаун, молодой ученый астрофизик, третий год проживал в этом живописном, осененным зеленью городке. В однокомнатной квартире, в доме, напоминавшем скорее общежитие для молодых ученых, нежели собственно квартиру. Жил и упорно, с самозабвением трудился.
Кастэлло был замечательный город. Расположенный немного на возвышении, он поражал подъезжающих к нему гостей то возвышающимися, то прячущимися в зелени густолистых деревьев белыми зданиями. Все здания в городе были белыми. Такая уж задумка главного архитектора. И это не прихоть. Стекла окон имели голубоватый цвет. Голубоватый цвет имел специально разработанный для города асфальт, а также плитки тротуаров и площадей.
Именно это чудесное сочетание трех цветов — зеленого, белого и голубого — производило удивительный эффект, действуя на органы чувств так, что люди ощущали себя как бы в сказочном измерении. Добавим сюда и голубизну воды в беломраморных фонтанах Кастэлло, и голубые воды текущего внизу Нила, и зелень полей и лесов, плотно окружавших город. Эту окрестную зелень перерезала только одна дорога — шестиполосная автомагистраль, ведшая к Каиру от самого Мегаполиса. От магистрали ответвлялся небольшой спуск в долинку, а затем подъем — к Кастэлло. Эта двухполосная дорога упиралась в пропускной пункт города, где дежурило всегда человек десять солдат и офицеров.
Документы вновь прибывших тщательно проверялись, затем они проходили обследование на сканирующих установках, затем их вели в пристроенное к пропускному пункту двухэтажное здание поликлиники, где им делали экстренные анализы, производили томографическое обследование внутренних органов, ультразвуковое обследование и прочие сложные, призванные выявлять аномалии процедуры.
Читатель может резонно спросить, а для чего же проводились столь тщательные проверки, ведь вряд ли кого направляли в Кастэлло без предварительных справок о таких же проверках, проведенных по месту жительства? И действительно, такие проверки проводились по месту жительства не менее тщательно. И с результатами их можно было спокойно снестись, удостоверившись, по электронной спецсвязи.
Но мы с вами уже знакомы с необычайной строгостью законов ОЕ, знаем также, что почти всегда они имели под собой веское основание. Так и в случае с дежурной проверкой прибывающих в Кастэлло, закрытый секретный город. Прибывали сюда, естественно, в основном ученые, обслуживающий персонал и семьи ученых, приезжавшие в отпуск.
Так вот, несколько лет подряд, когда руководство довольствовалось обычной средней проверкой при въезде в Кастэлло, не происходило никаких неприятных эксцессов. Однако потом, как это часто бывает, такие эксцессы стали происходить. Точнее, их было два. Первый привел город к серьезной эпидемии странного заболевания. Второй и вовсе был отмечен проникновением вредителя, вернее, американского шпиона, завербованного для того, чтобы под видом ученого выведать секрет Пирамид. Думается, дальше нет необходимости объяснять, почему режим въезда в Кастэлло ужесточился до крайности.