Полуденное летнее солнце весело сияло почти в зените. Но жары не было — со стороны океана тянуло прохладным ветром. Два облачка с плавными краями двигались мимо солнца. Сразу стало как-то тепло на душе. Расслабляться, однако, не было времени.
Пока глаза привыкали к свету, охранники исчезли. Но прямо к Дэвиду бесшумно подрулил все тот же серый лимузин, везший его сюда. Вышел человек в камуфляжной форме, майор.
— Приветствую вас, полковник Нэш. И прошу садиться, — он показал рукой на отворенную дверь, — времени у нас мало.
— Куда сейчас? — коротко бросил Нэш, заскакивая на просторное заднее сиденье.
— На Полигон Президента, — ловко устраиваясь рядом с водителем, сказал молодой майор. — Будете принимать команду.
Они выехали со двора, взлетели по перемостку на магистраль, где было очень мало машин и почти все — военные, и помчались на восток.
Справа и слева раскинулся пейзаж Мегаполиса. Залитые солнцем довольно пустые бульвары и скверы (ведь была середина рабочего дня), тянущиеся в разные стороны многоярусные дороги. Дома в окрестностях Президентского Дворца были невысокие, деловой центр с небоскребами лежал на западе, ближе к побережью. Дворец — Нэш обернулся — мощной громадой остался позади. И хоть лимузин мчался по пустой полосе со скоростью 150 километров в час, несколько минут Дворец почти не уменьшался в размерах. Настолько он был огромен! И это только его верхняя часть, со шпилем и государственным флагом наверху, видимая с трассы. А несколько этажей, самая широкая его часть, не попадали в поле зрения полковника Нэша.
Майор и водитель деловито молчали. Поэтому у Дэвида было время поглазеть по сторонам, поразмышлять и пофантазировать. Например, о том, какая часть Дворца скрывается под землей, насколько обширны его подземелья. В народе поговаривали, будто глубина их в несколько этажей, а ходы простираются чуть ли не под всем городом. Будто бы из Дворца тянутся подземные трассы с выходами в каждый жилой дом Мегаполиса. Но это, конечно, чушь. Нереально. Хотя многие случаи исчезновения людей, имевших слишком длинные языки, все-таки навевали подобные мысли. Руки у президентской охраны были очень длинны. А уши чрезвычайно чутки. Именно поэтому полковник Нэш привык ни о чем лишнем не спрашивать, а желательно — и не иметь в голове всяких ненужных мыслей.
Он был солдат, до мозга костей преданный Президенту. А свободы воли у него было — хоть отбавляй, когда начиналась очередная операция. Здесь ему обычно предоставляли свободу полнейшую. За что он и платил результатом. Только два случая в его карьере было таких, когда операция не завершилась успехом. Да и те пришлись на годы его офицерской молодости.
Полковник Нэш почти не имел личной жизни. Однокомнатная его квартирка на юге Мегаполиса практически круглый год пустовала. Он даже не знал, попадет ли он теперь в нее хоть на минуточку. Может, отпустят, учитывая то, что он полгода пропадал в затерянном в глубине материка гарнизоне. А скорее всего — не отпустят. И даже сестре вряд ли дадут позвонить. Слишком уж горячее дельце тут заварилось. Посему ограничат его контакты до минимума. Сосало предчувствие, что не пройдет и суток, как он на долгие недели окажется под ледником. Без солнца и натурального кислорода. Из самого пекла Африки — да под лед. Очень хорошая процедура. Весьма взбадривают такие контрасты.
Они проехали городскую кольцевую дорогу. Точнее — промчались под ней. Кольцевая занимала третий дорожный ярус. Внизу, справа и слева, пейзаж сразу повеселел. Появилось куда больше зелени. Побежали небольшие особнячки, домики в один-два этажа. Милые сердцу дачные поселки, которые цепко держит в себе память детства. И отдыхать в которых Нэшу можно было лишь мысленно. Впрочем, если доживет до пенсии, то. хм, не далее как сегодня министр пообещал ему особняк на Голубом берегу. Как дар Президента. А Президент свое слово держит. Но для этого необходимо провести операцию, по сложности и ответственности много превышающую те, которые выполнялись полковником прежде.
Нэш давно разработал для себя способ успеха — ни на секунду не сомневаться в победе своей воли над обстоятельствами. Необходимо выкинуть из головы все возможности отступления. Нужно полностью вытеснить из сознания, а желательно — и из подсознания варианты провала, все эти картинки и рисунки, возбуждающие трусливый трепет в душе и отнимающие силы. Ведь и правда, что будет, если полковник Нэш провалит операцию? Это будет не тихий, а громкий ужас. Конец карьеры и прочее. Не полетела бы голова. Да что там своя голова — могут рухнуть сами государственные устои! Начнется паника, бунты, возможны целые реки крови. Поэтому вариантов отступления у полковника не было. Сознание сразу же стерло эти пораженческие варианты.
5
Да, закон в ОЕ был суров, но именно он почти изгнал преступность из городов. Мирный обыватель мог вечером выйти в городской парк и, одинокий, под фонарем читать книжку. Ночное патрулирование городов и особенно Мегаполиса было таким строгим, что часов с одиннадцати вечера полицейских на улицах было в два раза больше, чем обычных людей. И это при том, что в ОЕ не производилось алкогольных напитков крепче сухого вина. За употребление самолично изготовленных крепких напитков и, тем паче, за его продажу давали сроки от 6 лет до пожизненного.
И не надо думать, что заключенные отбывали сроки, развалившись в комфортных камерах и на отличном питании. Нет. Их прямиком отправляли на каторгу — на поля в центр континента, где их руки, ноги и спины использовались наравне со спинами порабощенных африканцев и азиатов. И все это — на безвкусном злаковом вареве и при пятичасовом сне. За столетие, прошедшее от принятия Закона и Конституции, еще не известно было случая, чтобы человек, получивший пятнадцатилетний срок, вышел на волю живым. Его кости покрывались землей гораздо раньше этого срока.
Вот именно поэтому в ОЕ господствовал полный порядок. Жесткая вертикаль — от Президента до мельчайшего чиновника — действовала безошибочно. И именно поэтому честные трудящиеся граждане жили спокойно. Девятичасовый рабочий день был строго установлен для всех. Ни больше, ни меньше — за исключением некоторых специальностей, как, например, военные, морские, авиационные и проч. Или особо вредных — для людей, доселе трудящихся по обеспечению жизнедеятельности Старой Европы, полагался шестичасовый рабочий день, причем работы велись непрерывно — сутки делились на четыре равные части. Поскольку под ледником понятия дня и ночи не имели значения, — когда спать и когда бодрствовать, устанавливали работодатели.
Однако человек есть человек — со своими страстями и слабостями. С какого-то момента Правительство, строго блюдущее институт семьи, противостоящее пьянству и разврату, уразумело, что гражданам надо позволять выпустить пар. В Объединенной же Европе из-за отсутствия питейных заведений, спортивных арен, концертных залов для легкой музыки и прочих мест, куда ходят исключительно подурачиться, — из-за всего этого в 70-х годах двадцать второго века начало накапливаться напряжение. Люди стали утрачивать работоспособность, увеличилось число психических заболеваний, ничем не мотивированных преступлений, когда пришедший на занятия добрый учитель вдруг расстреливал из автомата двадцать десятилетних учеников. Возросла семейная тирания, и хоть она строго каралась Законом — это не помогало. Тюрьмы ломились от посаженных за избиение, калечение жены или детей, за убиение женой спящего мужа и проч. А преступления продолжались и множились. Не помогали ни мораль, ни религия, ни закон. И в начале 80-х было найдено гениальное решение — отпускать людей семьями и поодиночке под ледник, в Старую Европу, где гигантскими темпами создавалась Империя Развлечений.
Тридцатидневный отпуск делился на две половины. И два раза в год семьей, один или с друзьями человек мог побывать в Старой Европе — побывать не только в музеях старины, а и на поп- и рок-концертах, на футбольных и хоккейных матчах, в парках аттракционов, в ночных клубах, барах, казино, в домах разврата и прочее. С каждым годом система развлечений совершенствовалась, изощрялась, а производительность труда в ОЕ росла и внутреннее напряжение спадало. Тюрьмы же стремительно очищались.