Жанна из кухни не выходит. И на том спасибо.
Кир быстро одевается, подходит слегка отстраняет меня в сторону, и открывает замок, и толкает дверь, пропуская меня вперёд.
Я иду спокойно к лифту, хотя хочется сорваться и бежать сломя голову, чтобы больше никогда не видеть его, не слышать, не вдыхать этот горький аромат. Такой же горький как моё очередное разочарование в нём. Но мне никто не виноват. Я сама, сама во всём виновата. Опять усилием воли, подавляю все эти размышления, не анализирую, иначе случится истерика, а такой возможности унизит себя я ему не дам. Поэтому я просто игнорирую его, пока мы едем в лифте, спокойно выхожу следом за ним, и спокойно сажусь в машину.
Хочет везти, пусть везёт. Устраивать ему вынос мозга не моя прерогатива, у него для этого, как оказалось, есть жена.
Едем. Кир раздражённо сопит, и материт других участников движения. Я же и вовсе отвернулась, думая о своём. Он вдруг резко тормозит, и я еле успеваю зацепиться за ручку, бросаю на него обиженный взгляд.
— Не смотри на меня так, — тут же цепляется он, словно ждал моей реакции, — я тебе ничего не обещал!
И эти слова повергают меня в шок. Я даже слепну на мгновение, настолько у меня перехватывает дыхание от боли. На ответ нет сил. Я просто отворачиваюсь, слепо таращусь в окно.
Действительно не обещал. Никогда.
Только вчера признался, что запах мой его с ума сводит. Что голову ему ведёт, ещё с первого раза. Что не сможет меня сам оставить, если я его не прирежу. Шептал в безумном экстазе, что я его кайф. Что я его сладкая Юля.
Нет, не обещал. Ничего.
Мы останавливаемся на светофоре, у поворота к моему дому, и я, не сдержавшись, отстёгиваю ремень, и, невзирая на опасность быть сбитой, вылетаю из машины.
— Куда? — ревёт Кир, и газует, нарушая все правила.
А я несусь, минуя дорогу, и забегаю в арку, бегу к дому. Из-за поворота показывается его машина.
Я, конечно, понимаю, что его не остановят не двери, ни даже стены. И не понимаю, зачем он вообще меня преследует, если ничего не обещал.
Я бегу по лестнице, он с рыком за мной. Еле успеваю открыть дверь и вбежать в коридор.
Отступаю.
Кир наступает.
Тяжело, свирепо смотрит, словно это у меня незапланировано жена объявилась. Ноздри трепещут, по скулам желваки ходят.
Да какого хрена!
Я останавливаюсь, и когда он нависает надо мной, влепляю ему пощечину. Потом вторую, третью.
— Не обещал, значит! Ну и вали! Мне ни хрена не нужно от тебя! — верещу я.
А потом в одно мгновение сама бросаюсь к нему, и в губы твердые, тёплые впечатываюсь гася гнев, горящий в его глазах. И сама не понимаю своего порыва, только и думать об этом уже некогда. Кир жадно впивается в мои губы, сжимает до хруста, вырывая протяжный стон.
— Ненавижу тебя! — шепчу в исступлении, когда он прижимает меня к стене, и срывает одежду.
— Ненавижу! — а сама подставляюсь под руки горячие. На поцелуи грубые отвечаю, и выгибаюсь навстречу, и пропускаю момент, когда он начинает оседать. Смотрю на его большое тело, которое валиться к моим ногам, и гаснущие серые глаза, и с ужасом понимаю, что он умирает.
— Кир? — хриплю я, не в состоянии справиться от волнения с голосом.
— Ну, привет жена, — ухмыляется Юрик, держа в руке трехкилограммовую гантель сына.
Я с ужасом смотрю на мужа.
— Что ты наделал? — взвываю я и присаживаюсь рядом с Киром.
— Кир, — тормошу того. Потом ощупываю голову, на затылке, прямо под моими пальцами, растет шишка.
— Да не убивайся так, жив этот медведь, — усмехается Юра, и достаёт из шлеек джинсов Кира ремень, заводит назад его руки и туго стягивает, крепко фиксирует.
— А я смотрю, ты неплохо устроилась, — зло поглядывает на меня муж.
Я так и сижу на полу, в полураздетом виде, и затравленно смотрю на него. Видимо небеса решили обрушить на меня все кары сегодня, за моё распутство. Неуклюже поправляю одежду.
— Где ты был? — голос не слушается, хрипит.
— Где был, где был? — насмехается Юра, и достаёт огромный нож. — Рядом почти под носом. Видел, как ты тут развлекаешься! Потаскушка ты Юлька!
— Что? Что ты задумал, Юра? — мои газа округляются, и я снова чувствую тошноту.
— А ты как думаешь? — муж меняется в лице.
Не усмехается, и не шутит, он совершено серьёзен.
— Мой долг покрыть нечем, а так я его порешу, ментам скажу, что его на тебе застал. Отсижу, выйду по амнистии, и всё чики-пуки!
Я прикрываю глаза.
Он что серьёзно?
Мне совсем плохо. Одно радует, что сын у родителей и не увидит всего этого.