— Прости, больше не буду.
— Мы с тобой сироты: потеряли матерей и отцов. И все наши погибли в бою. Как это страшно! Твои погибли в двадцать пять лет, мои в неполных сорок. Но судьба, спасибо ей, свела нас с тобой. Может, будем счастливы? А?
— Мы уже счастливы, Леся!..
15
На рассвете эшелон тронулся со станции на запад. Заскрипели колеса, будто кто-то насыпал в буксы песка.
С перерывами на неделю или две, когда пленниц надсмотрщики выгоняли на срочные оборонные работы (они время от времени требовались немецкому командованию, чтобы не пустить Красную Армию в Польшу), Надежда Калина пробыла в вагоне семь дней. И всегда думала о побеге.
«Если бы наши партизаны подорвали эшелон! Ну же, хлопцы! Шарахните под рельсами так, чтобы искры посыпались, чтобы кувырком полетел эшелон вместе с нами…» — шептала по ночам Надежда.
Вагон темный. Но и здесь, как и всюду на земле, после ночи наступило утро. Лучи солнца процеживались скупыми полосками сквозь маленькое зарешеченное оконце, прорезанное под самой крышей.
Утро! Гудят трактора на паровом клине, среди них и трактор Терентия. Топот стада, идущего на пастбище, звон ведер возле криниц, перекличка петухов и звонкое пение птиц. Утро… Девчата Надиного звена идут в поле…
Надежде вспомнилась нелегкая работа на свекольной плантации, которая сейчас показалась бы радостью. Теперь не лопатами изрыта плантация, а снарядами и бомбами. Не против долгоносиков выкопаны на полях глубокие траншеи, а против солдат в серо-зеленых френчах, пришедших завоевывать родной край.
Солнечные лучи разогнали мрак в вагоне. Лица у девчат и женщин осунувшиеся, серые. На груди у каждой дощечка с черными цифрами. Эти цифры заменяли имя и фамилию рабыни.
Кто-то сказал, что поезд скоро пересечет границу СССР с Польшей. Женщины заохали, зарыдали. Чернявая, красивая молодица, обхватив голову руками, тихо запела:
Слушая песню, Надежда вся дрожала, будто ее снова кинули в яму, где ждал ее голодный пес Бремка.
«Нет, так жить больше не буду! Убегу!..» — решила Надежда.
Она подошла к забитому досками оконцу, оторвала одну доску.
— Надя! Ты что надумала?..
— Покалечиться можно…
— Разобьешься… — раздались голоса женщин.
— Пусть погибну! Но так жить больше не могу! Помогите, сестренки.
С помощью женщин Надежда подтянулась на руках к оконцу. Худенькое тело без помех протиснулось сквозь щель.
— Прощайте, милые! — крикнула Надежда и прыгнула на железнодорожную насыпь.
Минуты через две эшелон остановился. Мимо вагонов, к хвосту поезда побежали, ругаясь, солдаты.
— Это за Надей! — с испугом вскрикнул кто-то из женщин.
Вдруг застрочили автоматы и пулеметы, загрохотали взрывы гранат.
— Партизаны!
— О, донерветер! — послышались голоса конвоиров эшелона.
Кто-то открыл дверь «телятника». В вагон ворвались свет и свежий воздух.
— Выходите, товарищи! Вы свободны! Освободили вас партизаны отряда Гаврилы Хуткого.
— Так вы и есть Гаврила Хуткий? — спросила одна из женщин.
— Я Терентий Живица.
— Господи!.. Только что выпрыгнула из окна Надя Калина. Она не раз вспоминала своего брата Живицу, пограничника. Может, вы ее брат?
— Да, я ее брат, — сказал Живица.
— Бегите, хлопцы, по колее. Она упала где-то недалеко!
— Беги, Терентий! Спасай свою сестру!
Живица побежал вдоль вагонов.
— Надя! Надя!..
— Я здесь, Терентий! — послышался из кустов слабый девичий голос.
16
Ветры разогнали тяжелые, лохматые тучи. На синем небе наконец-то появилось солнце.
Ясная погода принесла партизанским отрядам генерал-майора Василия Андреевича и беду. Не успели бойцы штаба, артдивизиона и трех отрядов после тридцатикилометрового марш-броска за последнюю ночь стать лагерем неподалеку от хутора, как тут же прилетели немецкие бомбардировщики.
От взрывов бомб разлетались в щепки повозки. Испуганно, безумно ржали кони, вырываясь из оглобель. Стонали и кричали раненые.