Хата Федора Семеновича стояла на круче. Стены побелены известью, крыша покрыта тростником. Три окна выходили на улицу. На подворье — хлев, погребки. Огород, спускавшийся с кручи к морю, от соленых морских ветров защищал невысокий тын.
На кухне возле печи лежала охапка колючего курая и несколько кусков кизяка. Курай и кизяк — самое распространенное топливо в степной приморской стороне. Но уху варили на огороде, возле самого обрыва, в огромном казане, принесенном Федором Семеновичем и Марьяно. Чико все время улыбался, не отходил от старого рыбака, во всем помогал ему.
— Чико за кожух старается, — сказал Михалюта Доминго.
— Хочет понравиться не только одной Зина, но и падре Федор, — подморгнул капитан.
Вошли в хату. Зина поставила на стол огромную миску с квашеными красными помидорами и графин с вином.
— Садитесь, милости просим, — пригласил Федор Семенович гостей к столу, ставя перед каждым рюмку.
Гнат подозрительно посмотрел на полковника: Илья Гаврилович грозился, что во время вылазок на вражеский берег никакой «наркомовской» нормы не будет. «У минера, — сказал он, — должна быть ясная голова, холодный ум, а греет его пусть собственное сердце».
Но сейчас Илья Гаврилович вместе со всеми выпил рюмку вина.
Зина подала каждому алюминиевую миску с ухой. Уха парила, запах щекотал ноздри.
— Не каждая рыба годится в уху. Из морской для нее подходит бычок, кусок белуги, кефаль… Вот ты, хлопче, белугу как раз и ешь, — повернулся Федор Семенович к Гнату, — Такой рыбы, как у нас, на Азове, не водится ни в одном море. Разве что на Каспии.
— Вкусная уха! — похвалил Михалюта.
Старик стал рассказывать, как варится двойная, тройная уха из морской и речной рыбы, о своем крае. В его глазах светилась гордость за родную степь, раскинувшуюся вблизи моря и пламенеющую весной тюльпанами и маками.
— Когда цветут жердели, вишни, а потом и яблони, то прибрежные села кажутся облитыми белой пеной. И вся эта благодать от солнца, от земли и моря, от усилий рук человеческих, — Федор Семенович подозвал внучку. — Угости-ка нас еще и кавунами.
— Из той бочки, что с яблоками? Или из той, что с капустой? А, — махнула Зина рукой. — Я принесу из обеих, — и выбежала из хаты, сопровождаемая ласковым взглядом Марьяно.
Веденский и Доминго стали вспоминать дни борьбы с фашизмом в Испании. Им было что рассказать и серьезного и смешного.
Республиканцы хорошо знали, что за Веденским следят франкистские лазутчики. Поэтому Илью-Рудольфа и его жену Анну надо было поселить в такую квартиру, которая не вызывала бы подозрения. «Мадридцы всё знают!..» — сказал тогда капитан Доминго и поселил супругов в домике сельского падре.
Милая, интеллигентная, скромная пара понравилась падре. Особенно Анна, в ее голубых глазах он видел покорность души, смиренность. Падре как-то раз сравнил ее со святой Луизой. С тех пор она и стала Анной-Луизой.
Тогда минеры Ильи-Рудольфа и капитана Доминго изготовляли мины-сюрпризы. Поэтому почти в каждой хижине, кошаре, в хлевах, где квартировали бойцы, находился спрятанный от чужих глаз динамит. Два чемодана с тротилом хранились и в комнате Ильи Гавриловича и Анны, под их кроватями.
Однажды Илья Гаврилович был на боевом задании с партизанами. На городок налетели немецкие бомбардировщики. Две бомбы упали во дворе священника. Перепуганный, бледный, с молитвой на устах падре вбежал в комнату, забрался под кровать Анны, схватил чемодан и заслонился им от осколков.
Но крышка вдруг открылась, и из чемодана посыпались плитки тротила.
Такие плитки падре уже видел в домах и укорял людей за вмешательство в мирские дела. Священник так был поражен тем, что пара добропорядочных квартирантов обманула его, что забыл о страхе.
Возле крыльца взорвалась еще одна бомба, и осколки со свистом влетели в комнату сквозь открытую дверь. Один попал в чемодан с тротилом, стоявшим под кроватью Ильи-Рудольфа. Запахло горелым.
В комнату вбежала Анна. Поняв, что произошло, она схватила чемодан и выскочила с ним во двор. Побежав к колодцу, высыпала в него взрывчатку. Одна плитка упала на землю и взорвалась, окутав Анну черным дымом.
Падре поблагодарил Анну-Луизу за то, что спасла ему жизнь, и велел, чтобы она, не ожидая своего мужа-коммерсанта, покинула дом…
Веденский и Доминго переглянулись. Капитан улыбнулся:
— Я знаю, что вы, Илья Гаврилович, женился на Анна. Я еще тогда сказал нашему Мануэлю Бельде: «Эти русский — влюбленные. Поженятся и на война. Мадридцы все знают!» Но Бельда мне, правда, не поверил.