— Так надо поехать к этой тетке и конфисковать саблю, — пожал плечами Манштейн.
— Тетка — большевистская фанатичка. Она погибла, но саблю не отдала.
— Перестарались эсэсовцы?
— Нет, у нее не выдержало сердце. Брат рассказывал мне о людях, посвященных в эту тайну. С вашего разрешения, господин фельдмаршал, я как-нибудь съезжу в те места и попробую все же найти драгоценную саблю.
— Хорошо, — кивнул Манштейн. — У вас будет такой случай. Есть еще вопросы ко мне?
— Только в порядке информации. Из Киева доктора Бенцинг, Розкампф и художник Клейн сообщили, что последние двадцать тысяч из трехсот двадцати тысяч уникальных книг Академической библиотеки отправлены в Германию.
— А я тут при чем?..
Полковник Вассерман сделал вид, будто не слышал слов Манштейна.
— Господин фельдмаршал! Мы здесь имеем бесценные вещи! Наша специальная группа подготовила к отправке из Киева старинные музейные экспонаты, изделия скифов. Картины Киевского русского музея упакованы в девяноста восьми ящиках. Еще мой брат говорил, что среди картин есть такие, как «Итальянка возле водоема» Штейнберга, «Княжна Тараканова» Флавицкого, ряд полотен Айвазовского, акварели Бенуа, натюрморты Петрова-Водкина, Герасимова…
— Я прежде всего солдат, — недовольно произнес Манштейн. — Мое дело воевать против Красной Армии.
— Это верно, господин фельдмаршал! Но Киев — город дислокации группы армий «Юг», и наш штаб должен знать, чем занимаются здесь ученые и искусствоведы… Подготовленные нами грузы будут отправлены в Вильденгоф и Кенигсберг. Думаю, бог будет милостив и фронт туда не дойдет, — окончил свой доклад полковник Вассерман.
Манштейн молчал, уставившись в письменный прибор с вытравленным на нем фамильным гербом.
Выждав минуту, Хорст Вассерман спросил:
— Какие будут еще распоряжения, господин фельдмаршал?
— Готовьтесь к эвакуации группы армий «Юг» из Запорожья в Кировоград, — тихо, почти шепотом произнес Манштейн.
13
Вечерело.
На опушке, которую пересекала извилистая лесная дорога, за шаг от молодой рябины, усеянной гроздями красных ягод, трое копали яму. Возле насыпанного холмика песка и земли лежали три автомата — два ППШ и ППС, планшет, три солдатских вещмешка, фуфайки и каски. На двух мужчинах — вылинявшие гимнастерки без погон. С ними девушка, одетая в темно-синюю юбку, свитер и жакет, на ногах — кирзовые сапоги.
— Отдохни, Леся, сами управимся, — сказал Устин Гутыря, вытерев ладонью пот со лба.
Он выпрямился и, казалось, стал в два раза выше. Провел рукой по волнистому чубу, уже поседевшему, хотя Устину еще не было и тридцати лет.
Лесин взгляд задержался на подбородке Гутыри. Когда она два года назад впервые встретилась в Харькове с инструктором-минером, ей очень понравилась ямочка на его подбородке. А сейчас эта ямочка казалась почему-то лишней на хмуром, почерневшем лице Гутыри.
В лучах заходящего солнца блеснуло лезвие лопаты. Солнечный зайчик на миг ослепил Устина. Он закрыл глаза. И с ужасом подумал: «Вот так же утром блестели траки гусеницы «тигра»…»
Устину вспомнился бой на плацдарме, отвоеванном у немцев бойцами партизанского соединения.
Нападение партизан было для врага неожиданным. Гитлеровцы около часа приходили в себя и только потом пошли в контратаку, выслав вперед пять танков — «пантер» и «тигров». Но у партизан были и противотанковые орудия, и противотанковые ружья.
Бронебойщиком — первым номером расчета — к этому времени стал и партизанский минер Устин Гутыря. Двумя выстрелами он заклинил башню «пантеры». Другие партизаны стали бить по ведущим колесам, каткам, в борта вражеских машин, где находились бензобаки. Была пущена в ход и «западня», придуманная Гутырей, — доска с тремя прикрепленными минами. Ее клали на вероятном направлении танков, а потом пододвигали с помощью проволоки к гусеницам.
Танки на флангах были подбиты, а центральный шел прямо на Гутырю. Рядом разорвался снаряд. Устина подбросило взрывной волной, и он упал в нескольких метрах от «тигра».
Гутыря уже не слышал ни выстрелов, ни рева мотора — оглох. Он лишь видел, как перекатываются гусеничные траки, поблескивая на солнце.