— И осень теперь будет нашей! И Днепр, и Десна осенью будут нашими! — прошептал Сидоров.
«Когда же кончится эта жуткая темень? Когда я выползу наконец на берег, распахну люк и вдохну полной грудью свежий воздух! Должно же это случиться? Должно! Непременно должно! — Сидоров посмотрел на светящийся циферблат трофейных часов. — Неужели прошло только две минуты, как «тридцатьчетверка» погрузилась в воду? Странно. Мне кажется, что я нахожусь под водой уже целую вечность…»
Дрожит, рассекая воду Десны, штырь-антенна. Сотни глаз воинов напряженно следят за ней с берега, с лодок, с парома.
Горький комок подкатился к горлу Майборского, захотелось пить. Левой рукой он рванул воротник комбинезона, нащупал пуговицы гимнастерки, расстегнул их. Теперь уже недолго осталось ждать. Через минуту-другую танк выползет, словно гиппопотам, из реки на песчаный берег.
И вот наконец-то, будто шапка гигантского гриба, над ровной поверхностью Десны появилась башня «Т-34».
Прошло еще несколько секунд, и «тридцатьчетверка», фыркая, будто какое-то доисторическое существо, выползла на прибрежный песок. Не дожидаясь, пока лодка пристанет к берегу, капитан Тернистый прыгнул в воду и по отмели побежал к танку.
Сидоров выбрался из «тридцатьчетверки» через верхний люк. И сразу же попал в объятия Тернистого. Удивленно воскликнул:
— Товарищ комбат! Я был на дне — и сухой. А вы? Почему вы такой мокрющий?
— Помогал тебе. Танк подталкивал. Пощупай, как натрудил мускулы, — засмеялся Гнат.
Над Десной загремело громкое «ура!».
Комбриг Майборский снял с головы шлем, зачерпнул из реки воды, смочил ею лицо, чуб. Облегченно вздохнул.
«Через несколько часов все танки будут на том берегу. А к вечеру мы оборудуем хотя бы один тридцатитонный паром… Ха-ха, брат Мартисян! Мои «лапти», оказывается, и летают!» — Майборский подозвал к себе стрелка-радиста Кулаковича, сказал ему весело:
— Появится в эфире генерал Мартисян, передай ему: «Друг Сурамович! «Лапти» уже на том берегу Десны». Так и передай! Понял?
«КВ» и «тридцатьчетверки» один за другим начали выходить на «старт» против поставленных на реке вех.
Гнат переплыл на лодке назад. Подойдя к Майборскому, он чуть не вскрикнул от удивления: возле комбрига стояла Зина Сугоняка с узелком в руке.
Зина, увидев Гната, мокрого с ног до головы, всплеснула руками.
— Боже! Опять горел!
— Нет, — улыбнулся Тернистый. — Просто люблю купаться в озерах и реках… Зина, ты даже не представляешь, что сейчас совершил мой механик-водитель старшина Сидоров! Он доказал перед всем фронтом, что такую водную преграду, как Десна, наши танки могут перейти вброд. Пусть волна накрывает их с головой — им не страшно!
— Я рада за Сидорова и за всех вас. Вот мы с мамой достали у сельчан немного гусиного жира. Лучшей мази от ожогов не найти. — Зина протянула Тернистому небольшую махотку.
— Спасибо, — кивнул Гнат.
Он внимательно посмотрел на девушку. Одета в теплый жакет, на ногах новые, купленные еще до войны, наверное, материны чулки, парусиновые ботинки на низких каблуках, на голове берет. Гнат перевел взгляд на чемоданчик, стоявший неподалеку под вербой.
— Наверное, далеко собралась. Вижу, оделась по-осеннему. Да еще и с вещами… Впрочем, не надо ничего отвечать. Я сейчас переоденусь, и мы с тобой поговорим.
Гнат побежал к танку.
— Товарищ полковник, — обратилась Зина к комбригу. — Возьмите меня в армию. Я до войны даже сдала на значок «Готов к санитарной обороне». Буду вашим бойцам раны перевязывать, ожоги смазывать. Вот уже и гусиного жира принесла.
— А что сказала мама, узнав о твоем намерении? — спросил Майборский.
— А что они, матери, могут сказать? Поплакала немного, а потом… — Зина потупила глаза: — Потом согласилась.
— Сколько же тебе лет? Только правду говори. А то я по твоим глазам вижу, что ты меня обманываешь. Ведь мама не пускала тебя. И сейчас, наверное, плачет.
— Восемнадцать… Без десяти месяцев.
— А почему не семнадцать и два месяца? — засмеялся Майборский. — Конечно, семнадцать — не восемнадцать для девушки во время войны. Не надо, Зина. Обойдемся без тебя в боях. Сей хлеб, трудись на свекольной плантации, своей работой ты и поможешь нам.