— Вы говорите о ней, господин Перелетный, в прошлом времени.
— Да, герр оберст. София Шаблий умерла. Сердце…
Надежда Кабина сидела на лавочке под развесистой липой и покачивала на руках уснувшего ребенка.
Рядом с ней сидел, оперевшись руками на автомат, Магер.
Увидев Бремка и Перелетного с полковником, Магер вскочил, застыл по стойке «смирно».
Надежда продолжала качать ребенка, не обращая внимания на подошедших врагов.
— Чего сидишь? — подскочил к ней Перелетный. — Перед тобой полковник немецкой армии. Встать!
— Для меня вы все одинаковы. Все вы палачи, — с безразличием произнесла Надежда.
Вассерман попросил, чтобы ему перевели ее слова. Бремк и Перелетный, перебивая друг друга, перевели. Они думали, что полковник тут же вспыхнет гневом, начнет кричать, топать ногами. Но Вассерман спокойным голосом сказал:
— Надя, где спрятана запорожская сабля? Поделитесь тайной, и мы отпустим вас домой, получите даже награду. Сабля нужна для музея…
Когда Бремк перевел слова полковника, Надежда поправила волосы правой рукой, поддерживая левой спящего ребенка, прижавшегося к ней, как к матери, и тихо сказала:
— Ни про какую саблю я не знаю. Я жила на Десне, а сабля спрятана где-то на берегу Роси. А может, ее партизаны передали уже на ту сторону фронта. У генерала Шаблия была возможность…
Бремк, Магер и Перелетный были удивлены, услышав такое от своей пленницы. Им она всегда отвечала одно и то же: «Я ничего не знаю».
«Неужели на нее подействовал спокойный, доверительный тон голоса Хорста? — подумал Бремк. — Странно…»
— Вы полковник? — вдруг спросила Надежда у Вассермана. — Эсэсовец? Гестаповец? Прикажите им убить меня. Нет больше сил мучиться.
Перелетный перевел слова Калины.
— Я фронтовик, — с гордостью произнес Хорст Вассерман.
— А почему вы не на фронте?
— Я был на фронте. И сегодня еду на фронт. Я танкист. А ваш брат — пограничник, чекист. За Киев ведет бой танковая бригада полковника Майборского. У него есть танки «Капитан Тулин» и «5-я застава», — ответил Вассерман, подчеркивая, что ему многое известно.
— Тогда мы с вами еще большие враги, — сказала Надежда. — Мой брат служил на Пятой пограничной заставе.
— Кто тут кого допрашивает? — не сдержался Бремк. — Говори: где запорожская сабля? — замахнулся он кулаком на Калину.
— Ребенок спит. Устал, бедный. Скажите Бремку, чтобы он не кричал, — обратилась к Вассерману Надежда.
Полковник предостерегающе поднял руку и снова тихим, доверительным голосом спросил:
— Где сабля, Надя?
— Не знаю, — пожала плечами Надежда. — Расстреляйте меня. Хватит издеваться надо мной. Я ничего не знаю.
— Это ваше последнее слово? — повысил голос полковник.
— Последнее. Я не знаю, где сейчас сабля. Мой брат ничего про саблю не говорил.
Вассерман махнул рукой. Бремк понял его. Подскочил к Надежде, вырвал у нее ребенка и, тыча ему в рот конфету, быстро зашагал к бугорку свежей земли, видневшемуся среди деревьев.
— Ты будешь виновата в смерти этого малыша! — крикнул Бремк, оглянувшись. — Не мы, а ты!
Неподалеку от него залаяла собака. Лай доносился откуда-то из-под земли.
Надежда сжалась в комок. «Так вот зачем они привозили собаку в Гуту под Киевом! Люди говорили про какую-то яму. И тут пес воет в яме. Они хотели бросить меня в яму к собаке еще в Гуте, но в это время красноармейцы пошли в наступление…»
— Магер! Веди пленницу! — приказал Бремк.
Магер, тыча дулом автомата в спину Надежды, подвел ее к яме.
— Я же говорил, что ты будешь виновата в смерти ребенка! — крикнул Бремк и бросил малыша в яму. — Где сабля? Иначе и ты сейчас последуешь за ним.
Надежда закрыла руками глаза, попятилась, упала на землю. «Ваня, Терентий!.. Где вы, хлопцы с Пятой заставы?.. Спасите меня! Спасите свою Надежду… Ведь в письмах вы называли меня: «Наша Надежда!» Придите скорее!..»
Она лежала, прижавшись щекой к холодной, недавно вынутой из ямы земли. Откуда-то издалека, словно сквозь толщу воды, до нее донесся голос Бремка.
— Нам говорили, что ты знаешь, где сабля…
Надежда потеряла сознание.
Пришла в себя она уже в яме. Увидела оскаленную морду овчарки.
— Не трогай меня, не трогай!.. — зашептала Надежда, прижимаясь спиной к холодной сырой земле.
Над ямой склонился Бремк.
— Лоз!.. Взять!..
— Не трогай меня! Не трогай!… — как молитву, повторяла Надежда, не сводя широко раскрытых глаз с собаки.