А Данила Мостовой за это время успел побывать в армии, попал в окружение и… вернулся домой. Какая там война, если немцы осадили Киев! Был удобный случай пойти в полицаи. Но сдержался: все-таки немцев под Москвой остановили. Решил подождать, осмотреться. Весной сорок третьего узнал, что Гавриленко связан с партизанами. Хотел было написать об этом немцам. Но… Красная Армия стояла уже под Харьковом. Мостовой долго колебался: что же делать? Наконец, взвесив все плюсы и минусы, попросил Гавриленко отвести его в партизанский отряд. Так за месяц до появления на Днепре стрелковой дивизии полковника Сильченко Данила Мостовой стал партизаном.
Мостовой заметил, что Сильченко как-то не так, как на других солдат, смотрит на него. «Неужели догадался, что это я написал на Гавриленко? Майор Добрин из штаба корпуса приезжал, они о чем-то говорили между собой. Почему же майор не вызвал Гавриленко? Теперь бойся сам. Узнают почерк. Гм… «Выше голову, Гавриленко!» Если полковник знает о письме, то почему же он так относится к Ивану? Почему? Надо бы наоборот. Такого следует подозревать, от него можно ждать чего угодно… А если это письмо у полковника и он покажет написанное Гавриленко? Уже раз я чуть не попался на такой крючок. Но обошлось. А сейчас?..»
Мостовой потупил глаза. Ботинки заливало холодной водой. Промокли и обмотки.
Мостовой был недоволен и интендантами (не могли выдать сапоги), и полковником Сильченко — уж слишком суетливый, беспокойный он, все время трется среди солдат, будто хочет заглянуть и душу каждому. «А зачем ему моя душа? Какое ему дело до меня? Занимайся трусом Гавриленко, о нем знает сам прокурор корпуса. Организуй срочный «военный трибунал», и… к стенке! Познал сладкую любовь с Оксаной, нарадовался, натешился, и хватит на этом свете тебе, Гавриленко, счастья!»
Под плотом журчала вода, все отчетливей выступал из мрака противоположный берег.
«Как там? Что будет со мной? — занервничал Мостовой. — Ранило бы легко в левую руку и — в санчасть, а потом в госпиталь, подальше от этого Сильченко и землячка Гавриленко. Пусть уж будет что будет. В крайнем случае, надо упасть на том берегу в какую-нибудь воронку и отлежаться, пока возьмут шоссе и село Виту-Литовскую…»
— Приготовиться! — тихо приказал Сильченко.
Данила вздрогнул от его голоса, сцепил зубы.
«Ну и попал я в часть! Мало этому полковнику, что уже раз форсировали Днепр и побывали в самом пекле! Придумал себе еще одно форсирование… Вступать в бой с немцами без поддержки артиллерии и танков — это же абсурд, явная смерть! Написать бы на этого Сильченко куда следует, пусть бы там доказывал, что он не верблюд…»
Плескалась, хлюпала, билась о плот беспокойная вода, отражая яркие звезды и вспышки немецких ракет, время от времени взлетавших над берегом. Бойцы на плоту, на лодках, плывших сбоку, впереди и сзади, размеренно поднимали и опускали весла.
Немцы на берегу молчали. Ждут, когда красноармейцы подплывут ближе? Или их дозорные уснули и не видят приближающейся опасности?
Вдруг плот уткнулся в мель вблизи песчаной косы. Тут же появился главный лоцман Алексей Стакурский.
Мостовой затаил дыхание: «Только этого и не хватало. Сейчас немцы откроют огонь, и все мы станем кормом для рыб и раков…»
Стакурский жердью столкнул плот с мели, и его опять понесло по течению.
Мостовой облегченно вздохнул: «Знает, дьявол, реку как свои пять пальцев. С закрытыми глазами может перевезти на тот берег».
Иван Гавриленко думал об Оксане, о детях. Как они там? Живы, здоровы?.. Ему вспомнился бой на Букринском плацдарме, во время которого Терентий Живица обозвал его трусом.
«Но разве лишь я один оробел тогда?.. И Данила Мостовой тоже болтает, что я трус. До сих пор ревнует к Оксане. Но ведь Данила не любил ее по-настоящему. У него было столько девчат и молодиц. Оксана нужна была ему разве лишь для того, чтобы в мужской компании похвалиться, что и с ней крутил шуры-муры. Пусть себе злится. Пусть себе бесится. Но зачем же в присутствии полковника трусом обзывать, будто сам такой уж храбрый рыцарь! Не потому ли, когда прибыл какой-то майор из штаба корпуса, Сильченко как-то испытывающе посмотрел на меня?.. А откуда Данила знает того майора? Даже фамилию назвал. Добрин, кажется…»
— Приготовить гранаты, — прервал размышления Гавриленко старший лейтенант Ивасик. — Все три взвода третьей роты! За мной!