Вот и домики. Поселок Сосновский. И опять народ на берегу — по-легкому одетые женщины, ребятишки, празднично оживленные. Не успели подать чалку, как мальчишки подхватили ее и бегом припустили цеплять за столбик на кромке берега.
Кокша и еще двое спрыгнули с самоходки. «Бабоньки! Где у вас тут магазин?» И пошли быстро по улице, скрылись за углом.
Саню окружили:
— К нам?
И хотя он отвечает, что не к ним, никто не торопится с берега и настроение ни у кого не портится. Все знают: скоро и к ним придет судно.
Вдруг как загалдят все.
Оглянулся Саня.
Подточила вода берег. Не выдержал столбик, пополз и рухнул в реку вместе с чалкой. Только Саня в три прыжка запрыгнул на палубу, потащило самоходку.
Из-за поворота — вот он, рукой подать — вывернулась «сотка». Как увидел ее Юрий, чертыхнулся. Не хватало еще при Мешкове под берегом шлепаться. Засмеет при случае. Надо хоть практиканта в рубку, чтобы руки были свободны.
— Саня! В рубку!
— Капитан! Почему остановка? Отходи!
Растерялся Юрий от окрика. Чего Мешкову надо? Вот черт! Он же старший каравана.
— К берегу, Саня! К берегу! — Передал Юрий штурвал — и вон из рубки, только дверка грохнула. Объясняется с мостика: — Люди у меня там! В магазине.
— Отходи! Заберу я людей, догоним, — гремит голос, усиленный рупором.
— Что-о? — взвился Юрий. «Ах он, толстобрюхий адмирал Котомкин!» — Чтобы я команду бросил! Иди… Своих оставляй, раз такой прыткий.
— Давай, давай, Саня! Повыше держи, к дереву… Налил глаза да и распоряжается! Не слышал еще, чтобы старший каравана так права качал.
Ткнулся Саня в берег — неудачно. А СТ-100 уже под самой кормой.
— Последний раз говорю, отходи!
А Юрий ушел в рубку и на «сотку» не глядит.
— Погоди… Сейчас мы с тобой потолкуем!
Зачалились, наконец, за дерево. Вздохнул Саня. Что-то сейчас будет. Достанется Юрию. Зря он с этим Мешковым связывается. Что гусей травить…
«Сотка» тоже подошла, подали с нее носовую чалку, завернули на кнехт. Стоит на ее мостике грузный человек в плаще с форменными пуговицами. Фуражка накосо сползла, глаза водянистые. Уши кровью набрякли. Одной рукой крепко держится за ограждение, другой намахивает жестяным рупором.
— Капитан! Пройдите ко мне…
У Юрия руки длинные, сильные. Бросил их на леер, одним махом перекинул тело и зашагал по чужой палубе. Невысокий, собранный, в простой клетчатой рубахе, в распахнутом пиджачке.
Мешков тоже спустился с мостика и прямо при всех, кто был из команды вокруг, на Юрия:
— Самовольничаете! Так вас разэтак! Вас ждут. А вы так показываете свою сознательность! Акт составим на самовольную остановку.
— Вы… Вы мне про сознательность не поминайте. И акт не стану подписывать. Вы в таком состоянии, что…
— Забываетесь, капитан! Пройдемте в каюту.
Когда Юрий вернулся, ребята уже пришли из магазина.
— Ну что? — кинулся к нему Виктор.
— А, ну его! — махнул рукой Юрий. Он еще не успокоился, по шее красные пятна. — Акт ему подпиши! Психанул я. Думаю, гореть так гореть. И попер на него. Если, говорю, на меня — акт, то и на вас. За пьянку во время рейса. Вначале хорохорился. А ты, дескать, докажи, что я пьян. Но потихоньку отработал назад.
Из поселка уходили с испорченным настроением.
Солнце село, туман пополз над ивняками, звезды заискрились в небе. А они все шли и шли. Не сговариваясь, упрямо двигались вверх. Прошли деревню Зюлево, где встали на ночевку несколько самоходок во главе с «соткой», но не остановились. На ощупь, постоянно промеряя дно наметкой, приткнулись к берегу чуть повыше деревни со странным и гостеприимным названием — Забегаево.
Там, где остались суда, взвилась в небо зеленая ракета и, угасая, покатилась вниз.
— Адмирал иллюминацию устраивает, — объяснил Виктор. — Как выпьет или праздник какой — давай пулять.
Саня только что вернулся с берега — крепил чалку и теперь стоял вместе со всеми на палубе, слушал Виктора.
— Было раз дело. Лично я тогда отчудил. На стоянке как-то баловался он ракетами. Я к нему: дай стрельну разок, не приходилось никогда. Покуражился, покрутил ракетницу, потом отдал. Поднял я руку. Щелк. Щелк. Нет выстрела. Смотрю на Мешкова. А тот хохочет, захлебывается: «Да она не заряжена. У меня и ракет-то ни одной больше нет».
Виктор нахмурился, махнул рукой, будто ракетницу швырнул в воду.