ГЛАВА III
Жандарм открыл дверь и повелительным жестом пригласил молодых людей выйти. На улице другой жандарм с трудом сдерживал шумную толпу. При виде Поля и Леона раздался дикий рев.
— Убийцы!.. Вот они, негодяи!.. Бандиты! Смерть им!.. Смерть убийцам!
Особенною яростью отличались женщины, готовые бить и всячески мучить мнимых преступников.
Наконец, они прибыли в мэрию, где уже находился следователь и помощник прокурора Республики, приехавшие из Версаля, и мировой судья из Сен-Жермена. Редон нежно обнял своего друга и прошептал несколько слов утешения.
— Ну, довольно! — положил конец их беседе жандарм.
Редон дружески протянул ему руку. Он был знаком со всеми и находился в наилучших отношениях с магистратом. Пользуясь благоприятным случаем, он живо отвел в сторону своего знакомого и шепнул ему на ухо:
— Поверьте, вы страшно заблуждаетесь; даю вам честное слово, что Фортен невиновен!
— Я очень бы желал этому верить, но мы арестовали его, имея важную улику!
— Какую же?
— Этого я не могу сообщить!
— Хорошо, но дадите вы мне возможность исследовать дело?
— Охотно!
— Тогда прикажите предоставить мне свободный доступ в дом, где совершено преступление.
— Это можно!
— Благодарю! Я не останусь в долгу!
— Советую вам не горячиться, чтобы не попасть в оплошность и не повредить делу.
— Еще раз благодарю вас!
— Через два часа, после завтрака, мы будем допрашивать обвиняемого. Вы придете?
— Да, до свидания!
Теперь в зале остались только трое судей, писарь, жандармский унтер-офицер и Леон Фортен.
Следователь приказал жандарму удалиться в коридор и не впускать никого, потом учтиво предложил подсудимому сесть и приступил к одному из тех ужасных допросов, какие приводят в замешательство даже невинных числом, неожиданностью и странною постановкой вопросов. Сначала следуют имена, прозвания и занятия.
Фортен, Леон-Жан, 26 лет, доктор наук, препаратор парижского факультета, получает содержания 150 франков в месяц, живет у родителей в Мезон-Лафите, ездит по делам три, четыре, иногда пять раз в Париж, имеет абонементный билет 3-го класса Западной железной дороги.
Пока писарь заносил эти сведения на бумагу, следователь впился глазами в Фортена и спросил его:
— Знаете вы господина Грандье?
При этом вопросе, по-видимому, ничего общего не имевшем с преступлением на улице Св. Николая, Фортен явно покраснел и в замешательстве отвечал:
— Да, я знаю господина Грандье… но очень мало… я с ним говорил лишь однажды… при затруднительных… или, скорее, смешных для себя обстоятельствах!
— Сообщите, пожалуйста, эти обстоятельства.
— Охотно, так как это единственное свидание не оставило во мне ни стыда, ни упрека! Я — изобретатель и очень бедный. Нуждаясь в большой сумме с целью внедрить открытие, долженствующее произвести экономический переворот во всем мире, я ходил на прошлой неделе просить эту, сумму у господина Грандье.
— А как она высока? — спросил небрежно следователь.
— Пятьдесят тысяч франков!
Услышав такой ответ, судейский чиновник слегка повел глазами и закусил губы, как человек, начинающий убеждаться в справедливости своего предположения.
— Итак, вы хотели занять пятьдесят тысяч франков у Грандье?
— Да, хотя эта попытка оказалась величайшею из глупостей, когда-либо сделанных мною!
Тогда следователь перешел к другому.
— Где вы были вчера в полдень?
— В лесу!
— Когда завтракаете?
— В двенадцать часов, так что я должен был бы находиться в это время дома; но я вернулся, против обыкновения, только к часу!
— Зачем же вы изменили своей привычке?
— Я шел своей обычной дорогой, как вдруг увидел вспененную лошадь без всадника. Напрасно пытался я ее остановить… Я был отброшен и сбит с ног.
— Сколько было времени тогда?
— Четверть первого!
— Когда же вы могли вернуться к родителям?
— Для этого потребовалось бы около десяти минут!
— Почему же вы вернулись через час?
Вторично Леон Фортен покраснел и обнаружил волнение.
— Отвечайте мне с полною откровенностью, — прибавил следователь, — скажите всю правду!
— Уверяю вас, что я занимался очень невинным делом, совершенно чуждым печальному предмету, о котором мы говорим.
— Я забочусь о ваших же интересах!